Сергей Шведов - Белые волки Перуна

- Ты ведь подготовил ему побег, - Бакуня не дрогнул под ненавидящим взглядом Ладомира. - Я тебе не мешал. Но то, что он всё-таки здесь, на холме, подтверждает правоту мою, а не твою.

Внял ли словам Бакуни воевода - неведомо, а Блуд счёл их подтверждением своих мыслей, своего провидческого дара, своей обретенной близости к Ударяющему богу. В Киеве боярин Блуд только готовился сделать первый шаг к Перуну, а ныне он уже подле бога. И эта жертва последнее звено в скрепляющей их цепи. Такая жертва не может быть пустой, а должна идти от самого сердца, сочащегося болью. И здесь, на холме, Блуд вдруг понял, что это его сын, не умом понял, а все тем же защемившим сердцем Он тоже, как Ладомир, надеялся - а вдруг… Вдруг Ударяющий не допустит смерти Мечислава. И нет вины Блуда в том, что бог рассудил по иному. И рассудил верно - без жертвования этим мальчиком не отринуть новому кудеснику от себя земного, не погасить страсти в душе, а значит не коснуться того сокровенного, к которому уже потянулась его рука. Это не только младой Мечислав умрёт на жертвенном камне - здесь же умрёт и первый на Киевщине боярин Мечислав Блуд, тот самый, что в ослеплении помог сесть на великий стол заклятому врагу Ударяющего бога. Не только киевский боярин ошибся тогда, ошибся и кудесник Вадим, заплативший уже за свой промах жизнью. Не всякое желание бога может быть верно истолковано даже самыми близкими к нему людьми, но у волхва нет иного пути, как только внимать своему богу. А ныне Перун сказал ясно - Мечислав должен умереть. И не столько за свою вину, которая по младости лет невелика, сколько во искупление вины своего отца боярина Блуда, предавшего несчастного Ярополка. Перун мог взять Блудову жизнь, но поступил по другому, и не из жалости к оступившемуся боярину, а просто потому, что ждал от него служения и верил, что ум, изощрённый хитростью, коварством, злобой, служивший ранее только пустому самолюбию, послужит теперь Ударяющему богу в его нелёгком противоборстве за первенство во всех мирах, а в этом особенно. А вместе с Перуном возвысятся и славянские племена, и не будет им равных в этом на земле. А такое уже виделось однажды убитому в Новгороде кудеснику Вадиму, и Блуду виделось тоже. Но чтобы так сталось, надо переступить, и переступить не только новому кудеснику, но и многим другим. У каждого будет своя жертва. Страшная жертва - не легче Блудовой. А потому и не прав Ладомир в стремлении спасти одну жизнь вопреки воле бога.

Ладомир не поверил Бакуне - знал, зачем нужна щербатому ведуну жизнь Мечислава. Чтобы напрочь разорвать связь Ладомира с Людмилой, да и со всем миром тоже. Ибо, по мысли Бакуниной, у Белых Волков остался только один путь - путь отмщения. Мстить виновным Ладомир был согласен, но жертвовать безвинными - нет. Зачем Ударяющему кровь Мечислава? Но ведь не Ладомир решает, чья кровь угодна Перуну, а чья нет. Его предназначение - рубить головы во славу бога, рубить, не задумываясь о том, чья это голова. А чья голова будет следующей? Малого Яромира внука Хабара, который по воле деда принял новую веру? А потом кто? Малой Ладомир, сын Людмилы?

В людской крови - сила Перуна. Так говорят волхвы. Но, может быть, не в той крови, что льётся в землю под жертвенными ножами, а в той, что бродит в человеческих жилах. И чем горячее та кровь, тем больше сила Перуна. Никогда еще стук сердца Ударяющего бога не отдавал такой болью в сердце Ладомира. А полыхнувшие в небо костры, заставили сжаться его веки до серебряных искр в глазах. А ноги сами собой начали дробить танец, и обтянутое звериной шкурой плечо само нашло такое же звериное плечо соседа. Волчий гон начался. А в конце сомкнутся зубы, и чужая кровь струей ударит из горла. И эта кровь солона на вкус. Ладомир помнил это ещё с лесов новгородских. Тогда он был моложе Мечислава, и волчья шкура быстро приросла к не задубевшей еще коже. И крик Бирюча услышал вдруг воевода:

- Пусть живет Белый Волк Ладомир.

Растил Бирюч волков, а жить учил по-человечески. Оттого, наверное, и болит сегодня сердце Ладомира и не хочет поспевать за всё ускоряющимся сердцем Перуна. Не должен бог так жаждать крови и так возбуждаться в предвкушении её. Но это слова не Бирюча, а уж скорее Людмилы, которая воспитала своего сына в послушании чужому богу.

Первым к жертвенному камню подвели Изяслава, ноги которого бороздили мягкую землю, и Ладомир не сразу сообразил, что Ставров сын упирается, не желая умирать. Два Волка, напрягая жилы, с трудом гнули его на камень.

Удара меча Ладомир не увидел, наверное, просто прикрыл глаза, зато даже смеженные веки не помешали почувствовать дикий жар, полыхнувший от костра, который принял жертву с радостью и жадностью. А сквозь этот огонь и жар проступило обиженное Изяславово лицо, мальчишеское лицо, каким оно было восемь лет тому назад. И чтобы не видеть лица Изяслава, Ладомир открыл глаза и выкрикнул только одно слово:

- Нет.

И Волки, тащившие Мечислава, остановились в недоумении. Какая-то неведомая сила выбросила Ладомира из круга и поставила между камнем и Мечиславом.

- Нет, - твёрдо и в полный голос произнёс он.

Сердце Перуна продолжало ещё сотрясаться в бешеном ритме, а волчий круг сломался - встали как вкопанные Ладомировы побратимы, Пересвет, Войнег, Ратибор, Сновид, Бречислав, Твердислав, и на их лицах тоже было написано твёрдое "нет". Ладомир выхватил из рук стороживших добычу Волков бледного Мечислава и выбросил его из круга прямо в толпу плешан сгрудившихся у края холма.

- Ты оскорбил бога, воевода.

Ладомир обернулся на этот ставший ненавистным голос:

- Перун нас в лицо не помнит, пусть берёт мою жизнь взамен Мечиславовой.

Глаза Бакуни горели огнём не менее злобным, чем глаза Перуна в святилище новгородском, когда тот учинял спрос с Ладомира за погубленную волчью жизнь. А сейчас Бакуня спрашивал за жизнь спасённую, но слова были те же:

- Нет прощения Ладомиру. Бакуня повернулся к новому кудеснику, застывшему с окровавленным мечом в руках и с широко открытыми глазами, и сказал чётко и громко:

- Руби. Такова воля Перуна.

Ладомир сам положил голову на горячий от Изяславовой крови жертвенный камень. Толпа плешанская вскрикнула в ужасе, и сталь зазвенела о сталь.

- Руби!! - крикнул Бакуня страшным голосом.

Ладомир увидел, как взлетели Блудовы руки с зажатым в них мечом к чёрному небу да там и остались. И длилось это целую вечность. Дважды ещё успел крикнуть Бакуня «руби». И всё звонче звенели за Ладомировой спиной мечи побратимов, пытавшихся остановить Ладомирову смерть против воли Ударяющего бога. Блудов меч вдруг полетел вниз, но не на шею Ладомира, а в сторону. Воевода не сразу сообразил, что кудесник упал. А потом раздался голос старого Рамодана: