Сергей Шведов - Белые волки Перуна

- Блудова молодшая жена мне по сердцу, и ребенок у неё родился от меня.

- А, - только и сказал Бакуня, до которого дошло, что Пересвет не шутит.

То-то боярин Блуд всё интересовался у Бакуни Хабаровой дочкой и волчьим семенем, которым наградил её расторопный Ладомир. А Пересвету, выходит, мало боярских дочек, он принялся за боярских жён. Украсть девку - не велик труд, украл, испортил, а родным деваться некуда - играй свадебку. А взять чужую жену да ещё от боярина - на это много ума надо.

- Чужих жён со двора только тати уводят да злые вороги, - сказал с осуждением Ладомир. - Уймись, Пересвет.

- Князья киевские тоже уводят, - оскалился упрямец.

- А при чём здесь князья? - возмутился Ладомир.

- А при том, что Владимир взял жену Ярополка, когда её муж был ещё жив - про это знает весь Киев. Знает и молчит, и дальше молчать будет, потому как сила правду ломит. А уж сколько Владимир девок в городе перепортил, про это только собаки лают, а люди предпочитают помалкивать.

- Но ты у нас пока не князь, - усмехнулся Бречислав. - Так что поубавь спеси.

- И Шолох тоже не князь, а сам мне хвастался давеча, что увел молодую жену со двора местного купца, а тот только отдал поклоны.

- Так добром увёл, по сговору, - не сдавался Ладомир.

- Коли ты ближник Великого князя, то кто с тобой лаяться будет - себе дороже. На того купца Шолох татей сговорил. Тряхнули они его раз да другой, купец сразу сделался сговорчивей. Выходит, что княжьему мечнику можно, то Белому Волку нельзя.

- Купец - не боярин, - скалился Бакуня.

- Так и князь - не бог, - наседал Пересвет.

Последний довод произвёл на Бакуню впечатление, во всяком случае, задумался он надолго.

- Коли Славна понесла от меня ребёнка, то значит угоден наш союз Перуну-богу.

Ладомиру не нравились ни Пересветовы слова, ни Шолоховы поступки - негоже рушить обычаи, завещанные дедами, и чинить произвол из-за пустой блажи. А Перуну-богу и Владимиру-князю не следует потакать беспутникам в их срамных делах, а то не будет в жизни ни ряду, ни ладу. Этак каждый начнёт хватать жён без разбору и мужей, что в своём праве, бить по роже. Правда должна быть выше силы - и ни князю, ни богу нельзя ломать этого порядка.

Но Бакуня, видимо, думал иначе, во всяком случае, Ладомиру так показалось по внезапно появившейся на худом лице ведуна улыбке и хитрому прищуру синих глаз.

С самого утра боярин Блуд затосковал - не было ему ни знака, ни видения от Перуна. А была головная боль после вчерашнего пира в княжьем тереме да тяжесть в желудке. И вставать боярину не хотелось, и сапоги не лезли на опухшие ноги, и сами ноги держали нетвёрдо, пока шёл из ложницы к столу, опираясь на плечо Пятери. Кусок не полез в горло Блуду, отпил только мёда из чарки да вздохнул тяжело.

Людмила, старшая Блудова жена, стояла поодаль, руки под грудями скрестив. Блуд попытался вспомнить, когда он в последний раз ласкал это расплывшееся тело, и не смог - начисто выпало из головы. А потом вдруг пришло на ум, что и младшая жена Славна тоже жила мимо его ложа в последние месяцы - то ребёнка вынашивала, то ребёнка рожала, то ребёнка вскармливала. Недосуг ей было бабью службу справлять. А боярин Мечислав не требовал с неё той службы. И тут Блуда аж пот прошиб - не в этом ли знак Перуна! Вот так же и князь Ярополк перед смертью впал в слабость по воле Ударяющего бога. А до этого ведь добрым селезнем топтал жёнок, и на пиру ему не было равных - дни и ночи мог пировать, не поднимаясь из-за стола. Вот и на Блуда, похоже, напала та же слабость.

Впопыхах да с испуга повёл старшую жену в ложницу, силу свою измерять - кряхтел, кряхтел и ничего не вышло. А та стояла удивлённой коровой, не пытаясь даже подсобить боярину в трудах. Хотел от великого смятения оттаскать жену за волосы, да ведь не за что было. И липкий пот побежал по челу, но это уже от захлестнувшего сердце ужаса перед высшей волей, для которой даже самый сильный князь или боярин ничто.

- Поберёг бы себя, чай не молоденький, - сказала Людмила, оправляя подол.

И показалось боярину Мечиславу, что без должного почтения смотрит она на него. Глаза ему, что ли, не понравились, или почудился огонёк насмешки в тех глазах, а только ударил. Раз ударил, потом другой, а потом и вовсе принялся бить смертным боем. Пятеря, вбежавший в о ложницу, заорал заполошно в испуге, завидев перекошенное лицо боярина. Невесть откуда взявшаяся Славна на руках у Блуда повисла. Крик и рёв домочадцев отрезвил боярина и на разбитое в кровь лицо жены смотрел он теперь с ужасом. А ведь не бил он раньше Людмилу, да и вообще не бил женщин, а тут вдруг словно затмение нашло. Хорошо ещё, что не забил жену до смерти. Сидел опустошённый и смотрел, как поднимается Людмила с половиц, и ни мысли не шли на ум, ни слова на язык. Бросил только челяди:

- Пошли вон.

А потом, оставшись со старшей женой наедине, ждал, что она скажет своему мужу и боярину.

- Не держи тяжесть на сердце, боярин Мечислав, - сказала Людмила, вытирая кровь с лица. - По вине бил. Любилась я с Перуновым Волком на твоём ложе, чтобы спасти от смерти тебя и своих детей. А теперь хочешь казни, а хочешь, милуй.

- А Славна?

- И Славну сама к Волку отвела и заставила справить службу. Но это не её, а моя вина. С меня и взыскивай.

- Иди прочь, - только и сказал Блуд.

А оставшись в одиночестве долго сидел на ложе, обхватив голову руками. Ни страха не осталось в сердце боярина, ни злобы - только пустота, чёрная и безмолвная. Если сам собрался просить защиты у Перуна, то за что взыскивать с женщин, которые пошли тем же путём. А ведь помог тогда Перун боярину Мечиславу - отвёл лезвие Владимирова меча, которое уже скребло по шее. До сих пор киевская старшина в изумлении - отчего это пощадил Владимир Блуда, ведь и менее виноватых казнил лютой смертью. Перун заслонил боярина Мечислава за бабье служение своим ближникам, а иного объяснения не шло сейчас Блуду на ум. А сам боярин Мечислав явил Перуну неблагодарность. Хотел ему служить, но при этом больше о своей выгоде пекся, забыв, что главная выгода в жизни - это сама жизнь, а более и требовать бессовестно.

Почти весь день просидел Блуд в ложнице, не тревожа ни чад, ни домочадцев, а к вечеру сел к столу с лицом не то чтобы светлым, но и не беспросветно печальным. И кушал с большим усердием. На женщин даже не взглянул, но и словом злым не попрекнул, хотя у Славны от шевеления мужниных бровей сердце обрывалось до самого подола. Своей вины перед боярином Мечиславом она не чувствовала - как старшая жена сказала, так она и сделала, а если не отвела бы она её в ложницу к Перунову Волку, то Славна никогда бы сама туда не пошла. Не её вина что, спасая жизнь мужа, она зачала другую. Так за что же с неё спрос учинять? Звал её тот Белый Волк со двора - и вчера звал и сегодня по утру - так ведь не пошла, себя соблюдая и честь мужа храня.