Павел Торопов - Каменный меч

«Раз, два, три, четыре».

Поворот, лёгкий и изящный. Два приметных, оранжевых в зелёную крапинку цветка, точно раздавлены подошвами форменных зелёных сапог. Прыжок, за спиной разлетается облако густого, резко пахнущего дыма.

«Подожми ноги, сгруппируйся».

Дно тайного убежища выложено мягкими листьями и мхом, но неровное, поэтому приземляться на стопу не стоит. А так получается, как прыжок на пуховую перину. Сзади опускается густой растительный полог. Он скроет от глаз, а дым уничтожит всякий запах.

«Отлично. Слух у этой гадины не очень, так что ты в безопасности».

Взгляд разворачивается. Нервное возбуждение ещё не ушло, и теперь оно перерастает в любопытство. Взгляд приникает к малейшим дырочкам в пологе. Ничего, это нормально.

«Ты прекрасно справился, Маллэр. Теперь отдыхай и жди. Я сообщу нашим, они поищут кого-нибудь из эльфов и фавнов, на случай, если вокруг всё ещё будет опасно. Думаю, группа придёт за тобой ещё до заката».

Дым понемногу рассеивается, и в нём уже можно разглядеть какие-то очертания. Например, очертания рывками переступающих многосуставчатых ног, покрытых слизью и гноем. И кровью. Воспоминания о крови возвращают страх. Глаза рефлекторно расширяются.

«Спасибо, ладион… Я…»

«Всё закончилось, Маллэр. Ты в безопасности. Отдыхай и жди помощи. Всё, доброго солнца».

«Доброго солнца… ладион Мурт».

Связь прекратилась, оставив после себя довольно сильное похмелье: чужие звуки, картинки и ощущения никак не желали уходить, и всё это усугублялось нарастающей головной болью. Такое состояние наступало редко, но за долгие годы даже оно стало привычным.

«Я — мельм. Я родился в провинции Оррэл-Октир. Мне двести семнадцать лет. Я — ладион. Я могу слышать мысли моих соплеменников, могу связываться с ними или связывать их друг с другом… Но я всегда остаюсь самим собой. Даже когда соприкасаюсь с чужим разумом столь тесно, что пускаю в себя его ощущения и воспоминания, я не становлюсь кем-то другим. Я — Мурт Раэрктах».

Размеренное повторение заученной фразы и мягкое растирание висков, как всегда, помогли. Голова прояснилась — можно было работать вновь.

«Фоарт… Фоарт, отзовись».

«Да, ладион, я слушаю».

«У Рощи Слёз наши попали в беду. Двое, Атанир и Маллэр. Атанир погиб. На них напал дейзоних , довольно крупный, локтей семи в длину. Маллэр сейчас в убежище. В том, которое в пятидесяти шагах на юг от большого ручья».

«Понял, ладион».

«Возьми с собой семерых, не меньше. Эти твари иногда появляются парами».

«Всё понял. Доброго солнца, ладион».

«Доброго солнца».

Лес умиротворённо шелестел вокруг. Мурт Раэрктах устало прислонился затылком к древесному стволу и прикрыл глаза. Он мог изгнать из головы чужие эмоции и воспоминания, но ничего не мог поделать со своими собственными воспоминаниями о чужих эмоциях. О том, как его соплеменники были встревожены, испуганны. Были в отчаянии. Как умирали.

Впрочем, всё это уже давно стало неотъемлемой частью его жизни. Больше всего Мурт сейчас думал о других эмоциях. Тех, с которыми соплеменники обращались к нему самому.

Ладион. Это слово звучало чаще всего, раздражающе часто. Сопровождаемое искренним, достойным уважением. Или холодной выдержанностью. Или смущением. Или скрытой завистью, иногда даже переходящей в скрытую злость. Или же тревогой, испугом, отчаянием… к которым, нельзя не признать, нередко добавлялись спокойствие и уверенность, надежда и вера в то, что ладион сможет помочь.

Но больше всего было, пожалуй, уважения. Нет, определённо больше всего.

Гораздо сложнее было со словом «Мурт». Мельмы использовали его редко, и почти всегда это звучало очень похоже на то, как только что прозвучало от бедняги Маллэра — почти что невольно, ненароком, будто что-то неприличное, что совершаешь только в смятении.

Когда всё это случилось? Когда слово, не бывшее ни титулом, ни званием, а всего лишь обозначающее функцию, как «охотник» или «повар», заменило ему собственное имя? Ведь он не хотел этого. Более того, считал, что это глупо и неуважительно хотя бы по отношению к его четырём товарищам по Службе Охранителей, тоже бывшим ладионами. Правда, и они вполне были готовы…

Так, когда же это началось? Может быть, девять десятилетий назад, когда феномен Леса был только-только открыт, когда Академия только начинала строиться, а Служба Охранителей лишь частично виднелась в смутных планах и замыслах? Тогда-то он точно был здесь единственным ладионом…

Да нет, глупости. Это слово стало его символом раньше. Или, скорее, он сам стал символом этого слова. Это случилось тогда, после войны… нет, ещё во время войны, среди той безумной круговерти событий, когда все особенно нуждаются в символах. Тогда его сделали одним из этих символов…

«Сделали?! А не ты ли сам постарался для этого? Ты сам намертво сросся с этой внешностью человеческого ребёнка! Ты сам решил сделать это, и как тут было не стать символом?! С этой внешностью, благодаря которой…»

Мурт Раэрктах напрягся, шумно выдохнув и сжав правую руку в кулак. Он запретил себе думать об этом, запретил давно и накрепко. Тогда, многие годы назад, он приехал в Лес, в это удивительное место, именно потому, что хотел убежать, забыть. Они все были беглецами — те, кто впервые вступили на порог этого чуда природы. Мурт, бежавший от своей легенды и событий, породивших её. Пятёрка магов во главе с Арнаудом Коррэном, бессменным ректором Академии, бежавших от насмешек и гонений своих прославленных коллег, оскорблённых самой гипотезой о существовании где-то в районе захолустных земель, покрытых тысячами лиг скал и угрюмых лесов, магической аномалии с совершенно невиданными свойствами. И великий Анадаил Каиндорэль, Солнце Даилора, уже тогда покрывший себя немеркнущей славой, разносящейся по самым отдалённым уголкам обитаемых миров. Анадаил Каиндорэль, бежавший от своего почти тысячелетнего совершенства, жаждавший новых пределов и рубежей. Что ж, дружище, ты обрёл их с лихвой…

Они все обрели то, что искали. Маги — неисчерпаемый источник чудес и открытий, славу и признание повсюду. Раэрктах же… нет, он не смог отгородиться от своего прошлого — оно вернулось вместе с десятками мельмов, поселившихся в Лесу. Но Мурт смог обрести дом. Дом, столь грандиозный и чудесный, что затмевал собой всё остальное и позволял просто жить.

Так было.

Было ещё пару месяцев назад…

«Мурт… Мурт, отзовись».

Это Ллиралл. Она тоже была ладионом, и поэтому чувствовала, как герой её детства хочет, чтобы к нему обращались.

«Да, Ллиралл, я слушаю».

«Тебя вызывает ректор. Говорит, очень срочно».

Мурт поморщился. Он не любил прерывать дежурство. Наверное, это тоже было частью бегства — в течение многих лет целыми днями просиживать на одной и той же ветке, в кроне одного и того же дерева, беспрестанно слушая Лес в поисках вспышки страха или крика о помощи.