Галина Гончарова - Государыня

Неужели — все?!

Кое-где еще кипела схватка, еще дрались на нескольких кораблях, но рядом уже крутились казачьи чайки, забрасывали крючья, лезли через борт на турецкие суда…

— Победа? — спросил он у Поля, который все это время стоял рядом.

И получил утвердительный кивок головой:

— Победа, принц!

А в следующий миг Иван просто крепко обнял боцмана. Снял с руки перстень с рубином, протянул…

— Спасибо, друг. За нами не забудется!

Поль усмехнулся, но перстень взял. Примерил на мизинец — остальные пальцы не подходили, кивнул.

Впрочем, если он надеялся, что этим благодарность и закончится, — зря.

Этим же вечером Поля Мелье не стало.

Был Поль Мелье, а стал русский дворянин Павел Мельин. Царевич Алексей Алексеевич написал ему жалованную грамоту на две деревеньки и обещал еще денег, как домой вернутся.

Принимайте награды и командование Азовским флотом, адмирал Мельин.

Бояре смотрели ошалелыми глазами, иначе и не скажешь. Не бывало еще такого на Руси православной. Чтобы собрали Боярскую думу, да в тронный зал вошел не царь, а царевна, да как…

Софья шла молча. Ничего нового в царевне не прибавилось: ни дорогих украшений, ни изукрашенной одежды — простое черное платье. Два кольца на тонких пальцах да — новшество — тонкий венец на непокрытой голове. Темная коса змеится по платью, а голова не опущена, глаза скользят, словно бы ненароком, по боярским лицам, губы стиснуты и выражение лица у нее… такое…

Не подобает такого порядочной-то девице.

И… что это у нее в руке? Плеть, не иначе. Не та ли, которой Тараруя?..

Впрочем, осудить царевну не рискнул никто.

Ибо шли за ней рука об руку патриарх Питирим и протопоп Аввакум — и глядели так, что пропадала всякая охота спорить. Стало быть, патриарху хорошо, а тебе, боярин, неладно? Не многовато ли на себя берешь?

Софья шла молча. Да, знать бы им, толстомясым, сколько она усилий приложила, убеждая обоих священников. Убедила. Из шкуры вывернулась. Хотя протопоп и так ее поддерживал, видя, что не во зло сие. Просто иначе никак с ней не управиться, с боярской-то вольницей. Да и бунт, едва не вспыхнувший, был хорошим аргументом. Для Питирима же иные доводы нашлись, тому Софья больше на чувство вины давила. Когда брата чуть не свергли — молчал? Вот и сейчас молчи! Алексей ведь вернется и все припомнит…

И с этим спорить никто не решался. Любому, кто усомнился бы в возвращении по осени царевича, Софья бы глаза выцарапала.

Свита? Рынды, сенные девушки, боярыни… никого. Вся свита за дверью осталась. Родные хотели пойти с Софьей, но она запретила. Ни к чему сейчас, в следующий раз тогда…

Вот и трон… неужто?

Нет, на это Софья не пошла. Могла бы, но не сочла нужным. Заранее все продумала. Уселась на ступеньки, ведущие к трону — и бояре чуть да перевели дух. Все ж таки не окончательно мир с ума сошел, не командует еще девка государством!

Из-под темной одежды показался носок башмачка, коса на пол спустилась, церковники места по обе стороны от царевны заняли, как бы показывая, что верой крепко́ государство.

— Что скажете, мужи честные? — Софья смотрела прямо.

И первым — кто б сомневался? — выскочил Милославский:

— Государыня… позволь узнать, что значит сие? Не бывало на Руси подобного!

Что верно — то верно. Но Софья и не собиралась править.

— Неуж не ясно тебе, дядюшка? Отец мой умер, брат мой далеко, остальные в нашей семье не в силах справиться с горем. А потому, покамест Алеша не вернется, править буду я.

Вот тут Боярская дума взволновалась. Зашумела, загомонила… одно дело — ответа требовать, это царевна еще может, но чтобы так?

— А не тяжко ль будет сие? — поднялся боярин Шереметев.

Софья взглянула на него темными глазами.

Петр Васильевич, умный мужчина, в годах уже, ну да ладно. Вот Милославских недолюбливает и вполне взаимно. А стало быть — и ее.

— Коли бояре помогут мне, как это пристало слугам отечества, — тяжко не будет. А коли нет…

Пальцы Софьи выразительно легли на плеть, стиснули рукоять… к чести Шереметева, он не испугался:

— Не к лицу бы царевне и речи такие, и поведение…

— Не к лицу бы боярам вечор под кроватями прятаться да друг на друга наушничать, — съязвила Софья. — А коли поступили, как подлые люди, так и разговор с вами иной будет, и спрос тако же…

— Не много ль берешь на себя, девка?!

Софья прищурилась на мужчину. Нехорошо так, серьезно:

— Князь Голицын, надо же… Нет, не много беру. Ты же до сих пор не повешен, хотя Тараруй тебя упорно оговаривает.

Князя оказалось не так легко запугать:

— Повешен? А за что это? За наветы пустые?! Верный я слуга царю, а вот тебе б, царевна, сидеть у себя в светлице, а не ходить простоволосой, как девка непотребная…

Софья недобро усмехнулась, трижды в ладоши хлопнула — и дверь распахнулась. На золотом подносе внесли бумажные листы, поставили у ног царевны с поклонами.

— Вот показания Тараруя. Известно ему, что государя, отца моего, хитрым ядом травили — и делал это стольник его, Долгоруков Мишка. А ты, Алешка, ему способствовал в том, и не единожды. Кто захочет — читайте, копий наделано более чем достаточно.

Софья недаром назначила это собрание на полдень. Хованский действительно начал колоться, так что доказательства у нее были.

Голицын побледнел:

— Сие гнусный оговор, государыня.

Угу. Уже государыня. Повинуясь кивку Софьи, служанки принялись с поклонами подавать боярам листки допросов с нужными выписками. Как угроза дыбы и плахи повышает вежливость!

— А вот мы и посмотрим, оговор или нет. Домашних твоих опросим, дом обыщем, очную ставку устроим… Не всех змей я еще выловила, не всех…

Голос Софьи сорвался на шипение, глаза горели, она чуть подалась вперед — и как-то ей это удавалось? Сидя на ступеньках трона, в простом черном платье, с мраморно-бледным лицом — она была похожа на тварь из тех, что не упоминают к ночи. И впечатление это только усиливали священники в простых же черных рясах. Три пятна тьмы среди позолоты и ярких солнечных тонов, которые так любил Алексей Михайлович, били по глазам, привлекали к себе внимание… на что и было рассчитано.

— Стража!

Стрельцы, из оставшихся верными, ждать себя не заставили — и в палате осталось на пять человек меньше, чем пришло. Голицын, Соковнин, Лопухин, Одоевский, Троекуров — все было проделано так быстро и ловко, что никто и пискнуть не успел.

— А теперь поговорим серьезно.

Софья взяла с другого — и когда успели заменить? — подноса свиток бумаги, встряхнула…

— Прочтите, бояре, указы — и будем их в жизнь проводить.

Вот теперь, когда они были приведены в должное состояние, Софья могла работать спокойно. Теперь можно было обсудить письма к иноземным правителям с предложениями брака, теперь можно было сообщить, что надобно направить рудознатцев под Липецк — Софья отлично помнила, какое там было металлургическое производство, теперь можно было положить проект приказа о том, что ни один человек на государеву службу без образования более не попадет…