Галина Гончарова - Государыня

Можно потребовать, чтобы не только сыновьям, но и дочерям учителей нанимали. Нечего на Руси дур плодить, всякому известно, что от глупой жены умных детей не дождаться. Уж сколько это Софья в своем времени видела!

Теперь можно будет поговорить и о налогообложении, и о приказах, и о крепостях на границе, и о пушках, и о кораблях с каналами, и о всяком прочем…

Конечно, пугать их придется все то время, пока Алешки тут не будет, но не срывать же брата?

Софья отлично знала: дойди к нему письмо о смерти отца — он быстрее ветра помчится в Москву. А — нельзя. И войско бросать нельзя, и войну на этом этапе — тоже, и одному ехать опасно — нет уж!

Он — там. Она — здесь. И победа будет за ними.

Только в пять часов вечера Софья оказалась в своей горнице. Ненадолго, конечно, сейчас надобно идти к семье…

Царевна вошла в комнату, скинула с ног туфли… вот почему так бывает?

Хоть и из тончайшей кожи их шьют, и точно по мерке, но ежели туфля новая — то хоть где-то да натрет. Это, наверное, в любом веке так.

Тайный заговор тапочек против людей.

Девушки захлопотали вокруг, молча, но уверенно. Стерли с лица Софьи полкило косметики, наложенной с расчетом произвести впечатление, расплели косу, принялись массировать виски.

Царевна несколько минут сидела, откинувшись назад, потом нарушила молчание:

— Ну, кто что увидел?

Благо потайных отверстий в тронном зале на десяток девушек хватало. Вперебой, впрочем, не заговорили, начали по старшинству.

— Патриарх, хоть и молчал, но не по нутру ему все это. Он на бояр так смотрел, словно умолял прекратить…

— Воротынский явно смотрел одобрительно.

— Милославский выгоду искать будет…

Софья внимательно слушала, сравнивала со своими наблюдениями. Ну да, сегодняшнее выступление было постановочным. Отсюда и черное платье, и лицо, ставшее чуть ли не мертвенно-белым, и подведенные глаза, и подчеркнутые губы — нарочитый стиль, нивелирующий личность, но создающий ведьму. Отсюда и непокрытая голова — с образом не вязалось. Зато коса и венец куда как лучше смотрелись по контрасту со спокойным лицом. Другое дело, что зализывать волосы пришлось без всякой жалости, так, что теперь в висках ломило.

И арест…

Сложно было схватить мерзавцев с утра?

Да ничуть. Но — не так страшно. А вот сейчас… когда только что этот человек сидел рядом с тобой, а теперь его нет — он в пыточном приказе и может оттуда не выйти, несмотря ни на боярство, ни на княжеский титул… и это ведь главные . А есть, как и в любом заговоре, мелкая шушера, и ею тоже предстоит заниматься. Сорняки не по крупности пропалывают, а в принципе. Иначе через два дня опять грядка не тем заколосится.

Пусть ее назовут кровавой царевной, пусть. Но Алешка получит благодарных ему бояр.

— К вам, царевна, царевич Федор.

Софья кивнула девушке:

— Проси. А вы выйдите пока.

Рокировка была произведена мгновенно — и вот стоит мальчишка, смотрит ей прямо в глаза.

— Что случилось, братик?

— Соня… ты править хочешь?

У Софьи глаза стали квадратными:

— Федя, ты с ума сошел? На кой черт мне этот хомут?!

Брат мгновенно успокоился, словно с плеч тяжесть скинул.

— Вот и я подумал, что тебе это не надобно. Но спросить должен был… после сегодняшнего.

Софья кивнула на кресло:

— Садись, поговорим. Почему ты решил, что мне нужна власть?

— Ты сегодня пошла одна. Никого не позвала с собой…

— Так было надо. Если бы со мной пошли ты или Ванечка — это можно было бы потом счесть… нет, не как бунт против брата, но… вас могли бы попробовать на прочность. А вы ведь этого не хотите. У вас свои призвания. Наука, церковь…

— А Любава?

— С ее слезами? Она замечательная девочка, и нашему отцу повезло, но она — не воин. А я сегодня сражалась, разве что не оружием.

— Про теток и сестер не спрашиваю. Понимаю, — усмехнулся подросток.

— А раз понимаешь — должен и другое понять. Сейчас все мы будем… ждать. А ожидание — тягостная штука. И к тебе будут искать подходы.

— О чем я должен сообщать тебе. Верно?

— Абсолютно.

— Хорошо, что ты можешь копаться в этой грязи. Я бы с ума сошел.

— Феденька, а куда мне деться? Грош цена государству, где без государя все разваливается на глазах. Нам еще эту постройку крепить и крепить…

— Своей кровью, — мрачно закончил подросток.

— И детей, и внуков… Тебя через пару лет надо будет женить. У Жуана Браганского есть дочь, на год или около того младше тебя…

— Соня, ты это всерьез?

— Вполне. Мы можем взять неплохое приданое за девочкой, да и сами найдем, что дать взамен.

— А… я не хочу жениться! Я еще слишком молод!

— Речь пойдет и не об этом. Пусть невеста приедет к нам, поживет с нами, поглядим на ее воспитание, а там… либо ты, либо Ванечка.

— А почему не Алексей?

— Не знаю. На его выбор. Но для королевы… не знаю. Надо подумать, но вообще-то короля надобно повыгоднее продавать.

— Он тебе что — мясо на рынке?

Федя был искренне возмущен. Софья усмехнулась краешком губ. Эх, братик…

— Не мясо, но все мы товар на брачном рынке. И ты не представляешь, Федя, насколько ценный. Старый род, в родстве с Рюриковичами, не связанный до сей поры ни с кем… громадная территория, богатство, чистая кровь…

— Чистая кровь?

— Они в Европах так между собой перероднились, что в каждом втором браке уроды рождаются. А у нас пока родства с ними нет…

— А надобно ли при таком раскладе нам свою кровь их кровями портить?

— Так и мы ж не лыком шиты, плохих не возьмем.

— А Алексей одобрит?

Софья пожала плечами:

— Не знаю. Но неужто сложно посмотреть на принцессу? Чай, кусок не отвалится?

— Ох, Соня… хитрюга ты!

Софья усмехнулась:

— Федь, я ведь не для себя. Мне оно сто лет не надобно, я и вовсе замуж не хочу. И власть мне не нужна. А вот чтобы моя страна, мой дом, моя родина были сильными и выстояли и тысячелетия простояли…

— А по силам ли ты дерево рубишь?

Софья покачала головой:

— Нет, Федя. Одной мне оно не по силам. А вот ежели все мы, Романовы, навалимся — тогда справимся. Но только все. Подумай над этим…

— Я подумаю. Куда ты теперь?

— К палачам, узнать, что новенького. К патриарху.

— До ужина успеешь?

— Постараюсь.

Софья поцеловала брата в щеку, и Федя ушел. А девушка принялась собираться.

Опять в этот бой с головой, и сердце трепещет в груди…

Каждый день, как в бой. Каждый. И нет нам покоя. Гори, но живи… так может, так и стоит жить?! В огне — и отдавая всю себя без остатка?

Нет ответа…

В Нидерландах царило отчаяние.

Несколько дней назад умер Вильгельм Оранский. Умер от горячки, вызванной раной. Стрелявшего так и не нашли, но настроение в Нидерландах было то еще.