Макс Фрай - Я иду искать

— Чего-чего милее?

— Шунуры. Шунура — это такой местный зверёк. Мелкий грызун с коротким густым мехом и пушистым хвостом, действительно очень славный. Практической пользы в хозяйстве от них никакой, но считается, что в доме, где живет шунура, у всех постоянно хорошее настроение, и не бывает ссор. Однако поселить у себя шунуру по своей воле нельзя, она должна завестись сама. Влезть в окно или сделать подкоп. Иначе шунура решит, что оказалась в плену, и зачахнет.

— Ага, — кивнул я. — Ладно, с шунурами разобрались. Хоть что-то стало понятно. Вполне можно жить.

Менке сочувственно улыбнулся:

— Мы тут в первый год вообще ничего не понимали, хотя Мастер Иллайуни исправно отвечал на наши вопросы. А я вам за несколько минут пытаюсь всё сразу пересказать. Представляю, каково вам приходится! Но что касается наших домашних правил, всё более-менее просто: поначалу Мастер Иллайуни пустил в дом только Таниту, потому что она храбрая и спокойная. И при этом совсем не могущественная — в том смысле, что в старые времена в наших краях её бы ни в один Орден не взяли.

— Да ладно тебе, — заступился я за Таниту. — Не взяли бы они, ишь! Будь у меня свой Орден, я бы её сам позвал, и пусть все кусают локти, что им такое сокровище не досталось.

— Ну так это вы её сегодня увидели. И наверное забыли, какой она была несколько лет назад. Но на самом деле, здорово, что именно такой! На могуществе свет клином не сошёлся, а вот уродиться с характером, способным с первого взгляда пленить старого кейифайя — огромная удача. Это же именно Танита познакомилась с Мастером Иллайуни — случайно, на рынке в Капутте. Они сразу друг другу очень понравились, и Мастер Иллайуни, не долго думая, решил взять Таниту к себе в ученицы — не за какие-то выдающиеся способности, а просто потому что рядом с ней одно удовольствие находиться, и помощь по дому от такой приятно принять. А нас позвал просто за компанию: не хочешь бросать друзей? — ладно, возьму всех. Забавно, что в итоге с Мастером Иллайуни остался именно я. Далеко не такой милый, как Танита, не настолько умный, как Карвен и гораздо менее могущественный, чем Айса. Ещё недавно я бы сказал не «забавно», а «удивительно». Но на самом деле, ничего удивительного тут нет. Когда видишь человека впервые, знаешь только, в какую сторону его будет легко повести. А во что он превратится по дороге, это всегда сюрприз. Мастер Иллайуни говорит, именно непредсказуемость делает нас в его глазах истинными сокровищами. Не только нас четверых, а вообще всех людей. В смысле не-кейифайев. Со своими ему не так интересно: всё понятно с первого взгляда. Поэтому он предпочитает иметь дело с людьми, хотя это довольно мучительно.

— Мучительно? — переспросил я. — Слушай, ну конечно! Сразу мог бы сообразить. Я же однажды встречался с куманским халифом Цуан Афией [12] Эта встреча описана в повести «Сладкие грёзы Гравви». . И перед началом аудиенции его придворные просили меня сохранять полное спокойствие, потому что халиф очень страдает от перепадов чужого настроения.

— Да, именно, — кивнул Менке. — Я тоже о нём такое слышал. А ведь куманский халиф сравнительно молод. И не чистокровный кейифай; общеизвестно, что один из его предков, участник похода Ульвиара Безликого, привёз жену откуда-то из наших краёв. Так что халифу гораздо легче, чем Мастеру Иллайуни.

— Боюсь, он с тобой не согласился бы, — невольно улыбнулся я, вспоминая, как перекосило беднягу Цуан Афию от первой же моей тревожной мысли.

— Конечно не согласился бы. Известное дело, своя голова всегда болит сильнее сотни чужих.

— Интересно всё-таки, почему кейифайям так трудно нас выносить? — спросил я. — Я тоже ощущаю чужую силу, но получаю от этого удовольствие, причём совершенно вне зависимости от настроения её обладателя. Пусть себе злится и нервничает, сколько хочет, мне всё равно приятно находить рядом. Физически, я имею в виду, обычного человеческого сочувствия это не отменяет. Но у кейифайев явно не в сочувствии дело. Что они ощущают, когда рядом оказывается беспокойный могущественный человек? Боль, раздражение, помутнение рассудка? Или просто такое же беспокойство, но оно с непривычки кажется невыносимым? Ты знаешь?

Менке задумался.

— Если я правильно понимаю, — наконец сказал он, — в восприятии кейифайев всякий человек своего рода звук. И чем больше у нас внутренней силы, тем громче мы звучим. Тихих, то есть, слабых людей им терпеть несложно, а таких уравновешенных, как Танита, даже приятно, всё равно что слушать доносящуюся издалека благозвучную музыку. Но начиная с определённой громкости, то есть, степени личного могущества, мы становимся совершенно невыносимы, если только не звучим в определённом вдохновляющем ритме, тогда нам конечно цены нет… Эх, я наверное очень непонятно объясняю!

— Умеренно непонятно, — успокоил его я. — Я конечно уже изрядно запутался, но с ума ты меня пока не свёл. Так что продолжай. Как получилось, что вас с Карвеном всё-таки пустили жить в доме? Неужели за год вы настолько ослабли? Глядя на тебя сейчас, непросто в это поверить.

— Конечно нет, — улыбнулся Менке. — Не ослабли, а изменились. Много времени проводили рядом с Мастером Иллайуни, учились у него разным вещам и постепенно стали звучать иначе. В том самом вдохновляющем ритме, о котором я говорил. В этом смысле, мы оба хорошие ученики. Я был очарован, а Карвен — только заинтересован, но этого оказалось достаточно, чтобы настроить его на нужный лад. А Айса… Ну, вы же помните Айсу!

— О да. И пожалуй понимаю, почему её так и не пустили в дом, — кивнул я. — Был бы я старым кейифайем, тоже постарался бы держаться от неё подальше. Уверен, она ни за что не стала бы звучать в приятном для других ритме, даже если бы умела этим управлять. Потому что стараться кому-то понравиться — это малодушно.

— Да, именно. Мастер Иллайуни говорил, Айса просто не рождена, чтобы быть чьей-то ученицей. Слишком для этого хороша. Такие люди как она всё делают сами. Ну или не делают ничего. Второе, к сожалению, чаще, потому что в одиночку очень трудно справиться с собственной силой. Но помощь они не любят и не умеют принимать.

— Ладно, это более-менее понятно, — вздохнул я. — А чему, собственно…

Я хотел спросить: «А чему, собственно, вы здесь учились?» — но не успел. На мой затылок легла рука, лёгкая и горячая, как свежеиспечённая лепешка. И тихий вкрадчивый голос произнёс:

— Эй, Менке, где ты берёшь таких приятелей? Я тоже хочу.

Обернуться и посмотреть, кто это так беспардонно меня хвалит, я тоже не успел. Потому что буквально миг спустя на моих коленях уже сидела тонкая как стрела, лёгкая как пух, тёплая как кошка женщина и обнимала меня столь пылко, словно я был её любимым, невесть куда сгинувшим женихом. И вот наконец вернулся.