Патрик Ротфусс - Имя ветра

Денна повернулась и посмотрела на меня.

— Откуда, демон раздери, ты это знаешь?

— Читал в Университете, — объяснил я. — Книга под названием «Особенности брачных игр драккусов обыкновенных». Они используют огонь во время брачного периода. Что-то вроде хохолка у птиц.

— Ты хочешь сказать, что эта тварь там, внизу, — Денна подбирала слова, и секунду ее губы двигались беззвучно, — собирается попробовать покрыть наш костер? — Секунду казалось, что она вот-вот опять взорвется смехом, но вместо этого она сделала глубокий дрожащий вдох, восстанавливая самообладание. — Я просто обязана это увидеть…

Мы оба почувствовали содрогание камня под нами, идущее снизу, от земли. В то же время вокруг заметно потемнело.

Посмотрев вниз, мы увидели, что драккус валяется в огне, как кабан в грязи. Земля дрожала, а он катался, подминая под себя огонь.

— Эта тварь, наверное, весит… — Денна отползла от края, качая головой.

— Тонн пять, пожалуй, — предположил я. — Если не больше.

— Она может достать нас, опрокинув эти камни.

— Ну не знаю, — сказал я, поглаживая камень под рукой и пытаясь говорить более уверенно, чем себя чувствовал. — Они здесь давно стоят. Мы в безопасности.

Катаясь по нашему костру, драккус разбросал горящие ветки по всей вершине холма. Теперь он приполз туда, где в траве дымилось полусгоревшее полено. Драккус понюхал его и плюхнулся сверху, загоняя полено в землю. Потом снова поднялся на ноги, еще раз обнюхал полено и сожрал его. Он не трудился жевать — просто проглотил обугленный кусок дерева целиком, как лягушка заглатывает кузнечика.

Он повторил это несколько раз, обходя вокруг теперь уже угасшего костра: нюхал, катался по горящим дровам и пожирал их, когда они гасли.

— Полагаю, в этом есть смысл, — сказала Денна, наблюдая за ящером. — Он может вызвать пожар, а живет в лесу. Если бы у него в голове не было чего-нибудь, что заставляло бы его тушить пожары, он бы долго не протянул.

— Возможно, именно поэтому он и пришел сюда, — предположил я. — Увидел наш костер.

После нескольких минут обнюхивания и катания драккус направился на ровное ложе из углей — единственное, что осталось от нашего костра. Ящер сделал несколько кругов, потом взошел на угли и улегся. Я подозрительно наблюдал за ним, но он просто поерзал туда-сюда, как курица, устраивающаяся на насесте. Вершина холма теперь была совершенно темна, только бледно светила луна.

— Как же так, почему я раньше ничего об этом не слышала? — спросила Денна.

— Они очень редкие, — сказал я. — Люди убивают их, не понимая, что они относительно безобидны. Да и размножаются они не слишком быстро. Этому вот, внизу, лет, наверное, двести: он здоровенный, крупнее они не вырастают. — Я перевел взгляд на драккуса. — Могу поспорить, что в целом мире не более двухсот драккусов такого размера.

Мы понаблюдали еще пару минут, но внизу не было видно никакого движения. Денна широко зевнула.

— Боги, я совсем измотана. Ничто так не утомляет, как твердая уверенность в скорой смерти. — Она перекатилась на спину, потом на бок, потом опять лицом ко мне, пытаясь устроиться поудобнее. — Господи, как здесь холодно. — Она резко вздрогнула. — Теперь я понимаю, почему это чудище так тянуло к нашему костру.

— Мы можем спуститься и взять одеяло, — предложил я.

Денна фыркнула:

— Сомневаюсь, — и снова вздрогнула, пряча руки под грудь.

— Вот. — Я встал и снял плащ. — Завернись в него. Немного, но все же лучше, чем голый камень. — Я протянул ей плащ. — Я посторожу, пока ты спишь, и послежу, чтобы ты не упала.

Денна смотрела на меня долго-долго, и я уже наполовину был уверен, что она откажется. Но через мгновение она взяла плащ и закуталась в него.

— Вы, мастер Квоут, определенно знаете, как обращаться с девушками.

— Подожди до завтра, — сказал я. — Я еще только начал.

Я сидел тихо, старясь не дрожать, и дыхание Денны наконец стало ровным. Я смотрел, как она спит, со спокойным удовлетворением мальчишки, который понятия не имеет, насколько он глуп и какие несчастья может сулить грядущее утро.

Я проснулся, не помня, когда успел задремать. Денна осторожно трясла меня.

— Не подскакивай слишком резко, — сказала она. — Вниз далеко лететь.

Я медленно перевернулся. Почти каждый мускул в моем теле жаловался на то, как с ним обошлись вчера. Бедра и икры казались туго скрученными узлами боли.

Только тогда я понял, что мой плащ снова на мне.

— Я разбудил тебя? — спросил я у Денны. — Я не помню…

— Ну, что-то в этом роде, — ответила она. — Ты клюнул носом и упал прямо на меня. Причем даже веком не шелохнул, когда я обругала тебя самыми черными словами… — Денна умолкла, наблюдая, как я медленно поднимаюсь на ноги. — Господи, да ты похож на какого-то артритного старикашку.

— Ну знаешь, как это бывает, — сказал я. — Всегда плохо гнешься, когда просыпаешься.

Она самодовольно ухмыльнулась:

— У нас, женщин, такой проблемы, как правило, нет. — Она продолжала наблюдать за мной, и улыбка сошла с ее лица. — Ты что, серьезно?

— Вчера я проехал около ста километров, прежде чем встретиться с тобой, — сказал я. — Трудновато с непривычки. А когда ночью прыгал, здорово треснулся о камень.

— Тебе больно?

— Еще бы, — сказал я. — Со всех сторон.

— Ой, — задохнулась она, прикрыв ладонью рот. — Твои прекрасные руки!

Я посмотрел на руки и понял, о чем она. Видимо, я ободрал их в бешеной попытке залезть на серовик прошлой ночью. Музыкантские мозоли спасли кончики пальцев, но суставы были страшно исцарапаны, и на них запеклась кровь. Все тело болело так сильно, что этого я даже не замечал.

В животе у меня все съежилось, когда я посмотрел на руки, но, сжав и разжав ладони, понял, что они только болезненно оцарапаны, но не повреждены серьезно. Как музыкант я всегда боялся, что с моими руками может что-нибудь случиться, и работа артефактора удвоила эти опасения.

— Выглядит хуже, чем есть на самом деле, — с облегчением сказал я. — Драккус давно ушел?

— С пару часов, не меньше. Он уполз почти сразу, как встало солнце.

Я посмотрел вниз с высоты серовиковой арки. Прошлым вечером вершина холма была ровной площадкой зеленой травы; сегодня утром она походила на поле боя. Трава местами была вырвана, а в других сожжена до самого дерна. На тех местах, где ящер катался или волочил тело по земле, зияли глубокие рытвины.

Спуститься с серовика оказалось труднее, чем залезть. Вершина арки находилась метрах в трех над землей — выше, чем подходило для прыжка. В обычной ситуации это бы меня не побеспокоило, но в моем закостенелом, израненном состоянии легко было, неудачно приземлившись, подвернуть лодыжку.