Патрик Ротфусс - Имя ветра

Мэр ошеломленно кивнул.

— Очаровательный человек, прекрасный голос. Встречался с ним, когда мы развлекали барона в прошлое Средьзимье.

— Да, это он. — Мэр сделал многозначительную паузу. — Могу я посмотреть вашу грамоту?

Я смотрел, как мэр ее читает. Чтение заняло у него некоторое время, потому что мой отец не удосужился упомянуть большинство титулов барона, таких как виконт Монтрон и лорд Треллистон. А получалось вот что: сквайр Семелан действительно владел этим городком и окрестными землями, но сам был вассалом Грейфеллоу. Проще говоря, Грейфеллоу командовал кораблем, а Семелан драил палубу и отдавал честь.

Мэр снова свернул пергамент и отдал моему отцу.

— Понимаю.

И все. Меня, помнится, поразило, что мэр не извинился и не предложил отцу больше денег.

Отец тоже сделал паузу и затем продолжил:

— Город в вашем ведении. Но мы будем выступать в любом случае. Это будет либо здесь, либо за пределами города.

— Вы не будете выступать в зале трактира, — твердо сказал мэр. — Я не хочу, чтоб его снова разнесли.

— Мы можем выступать прямо здесь. — Отец указал на рыночную площадь. — Здесь достаточно места, и людям не придется выходить из города.

Мэр заколебался, а я с трудом верил своим ушам. Мы иногда решали выступать на лугу, потому что местные постройки не могли вместить всех. Два наших фургона были сконструированы так, чтобы превращаться в сцены, — как раз для таких случаев. Но за все мои одиннадцать лет я по пальцам мог сосчитать случаи, когда нас заставляли давать представление на лугу. Мы никогда не выступали за городскими пределами.

Но от этого судьба нас избавила. Мэр наконец кивнул и поманил моего отца к себе. Я выскользнул из задка фургона и подобрался поближе, успев уловить последние слова: «…здесь народ богобоязненный. Ничего непристойного или еретического. У нас были полные пригоршни проблем с последней труппой, которая здесь выступала: две драки, бельишко у народа попропадало, а одна из дочерей Брэнстона оказалась в положении».

Я был оскорблен до глубины души. И ждал, что отец продемонстрирует мэру остроту своего языка, объяснив разницу между простыми бродячими актерами и эдема руэ. Мы не крадем. Мы никогда не позволим себе настолько выпустить ситуацию из-под контроля, чтобы кучка пьянчуг разгромила зал, где мы играем.

Но отец не сделал ничего подобного: он просто кивнул и пошел обратно к нашему фургону. Один взмах рукой, и Трип снова начал жонглировать. Куклы выскочили из ящиков.

Обогнув фургон, отец увидел меня, притаившегося за лошадями.

— По твоему лицу я вижу, что ты все слышал, — сказал он с кривой усмешкой. — Пусть будет так, мой мальчик. Он заслуживает уважения хотя бы за честность, если не за любезность: ведь он просто говорит вслух то, что другие прячут в глубине своих сердец. Как ты думаешь, почему я слежу, чтобы в больших городах все ходили по двое, когда отправляются по делам?

Я знал, что это правда. И все же слишком горькая пилюля для маленького мальчика.

— Двадцать пенни, — сказал я язвительно. — Словно милостыню бросил.

Это самая тяжелая часть жизни эдема руэ. Мы везде чужаки. Многие люди считают нас проходимцами и нищими бродягами, другие — чем-то вроде сборища воров, еретиков и шлюх. Трудно терпеть клевету, но куда тяжелее, когда на тебя сверху вниз смотрят тупицы, за всю жизнь не прочитавшие ни одной книжки и не отъезжавшие от мест, где родились, даже на двадцать километров.

Отец рассмеялся и потрепал меня по волосам.

— Просто пожалей его, мой мальчик. Завтра мы продолжим путь, а ему предстоит обуздывать свой несговорчивый народ до самой смерти.

— Он невежественный болван, — буркнул я.

Отец положил мне на плечо тяжелую крепкую руку, показывая, что я сказал достаточно.

— Полагаю, так будет и дальше на пути к Атуру. Завтра мы повернем на юг: трава там зеленее, народ добрее, женщины милее. — Он скосил глаз в сторону фургона и пихнул меня локтем.

— Я слышу все, что вы говорите, — сладко пропела моя мать из повозки.

Отец ухмыльнулся и подмигнул мне.

— И какую пьесу мы собираемся играть? — спросил я отца. — Ничего непристойного, запомни. В этих краях очень богобоязненный народ.

Он прищурился:

— А что бы ты выбрал?

Я долго обдумывал.

— Я бы сыграл что-нибудь из Брайтфилдовского цикла. «Кование пути» — в этом роде.

Отец скорчил гримасу:

— Не очень хорошая пьеса.

Я пожал плечами:

— Они не поймут разницы. Кроме того, она под завязку набита Тейлу, так что никто не сможет пожаловаться, будто пьеса непристойна. — Я посмотрел на небо. — Надеюсь только, дождь не застанет нас на середине представления.

Отец поднял взгляд к облакам.

— Застанет. Ну, есть вещи и похуже, чем выступать под дождем.

— Например, играть под дождем и получить за это мелкую монетку? — спросил я.

К нам спешил мэр — семенил со всей возможной быстротой. Он даже слегка задыхался, словно бежал изо всех сил. Его лоб поблескивал от пота.

— Я поговорил с несколькими членами совета, и мы решили, что вам вполне можно разрешить использовать общий зал трактира, если вы захотите.

Отец безукоризненно владел языком жестов. Было абсолютно ясно, что он обижен, но слишком вежлив, чтобы высказать это.

— Я совсем не хочу выгонять вас…

— Нет-нет. Никакого беспокойства. Фактически я настаиваю.

— Ну, если вы настаиваете…

Мэр улыбнулся и засеменил прочь.

— Что ж, уже лучше, — вздохнул мой отец. — Пока нет нужды затягивать пояса.

— Полпенни с головы — какой пустяк! Кто безголовый — проходи за так. Спасибо, сэр.

Трип стоял в дверях, проверяя, чтобы каждый входящий заплатил за представление.

— Полпенни с головы. Хотя по розам на щечках вашей леди я бы сказал, что вас тут все полторы головы. Ну да то дело не мое.

У Трипа был самый острый в труппе язык, и для такой работы он подходил как нельзя лучше: при нем никто не пытался пробраться внутрь болтовней или силой. Одетый в серо-зеленый шутовской костюм, Трип мог заболтать любого и в случае чего легко выкручивался.

— Мамулька, привет, за мальца платы нет, а коль будет пищать, надо титьку давать или уж выноси подышать, — продолжал скороговоркой Трип. — Все верно, полпенни. О да, сэр, пустая голова все равно платит по полной.

Хотя всегда было весело смотреть, как Трип работает, сегодня меня больше интересовал фургон, вкатившийся в городок с другого конца около четверти часа назад. Мэр немного поругался со стариком, управлявшим ослами, и унесся в гневе. Теперь он возвращался к фургону в сопровождении высокого парня с длинной дубиной — констебля, насколько я мог судить.

Мое любопытство родилось вперед меня, так что я стал пробираться к фургону, изо всех сил стараясь оставаться незамеченным. Когда я подобрался достаточно близко, чтобы расслышать разговор, мэр и старикан снова спорили. Констебль стоял рядом, сердитый и отчего-то встревоженный.