Сергей Волков - Затворник

- Э-ге-ге-ге-гей! - кричал он на бегу, крутя палицей над головой - А ну не убегай далеко! Всех переколочу к волкам!

Пила бежал, стараясь поспеть за ним. На пути его возник ыкун, скрестивший с кем-то клинки, и парень, не дав ему опомниться, налетел на степняка и ударил по голове топором. Лезвие скользнуло по шлему, сдирая с него черную ткань, но силы в непрямом ударе хватило, чтобы ыканец покачнулся и выронил саблю, и тут же его другой ратай пронзил степняка в грудь так, что острие меча вышло меж лопаток.

Едва крики из рощи донеслись до хутора, как весь спящий стан зашумел, задвигался, но не успели даже ударить тревогу, как с поля на ыканцев налетели всадники Смирнонрава. От страха они казались степнякам великанами, злыми демонами, воинами Мудрого восставшими из царства мертвых - да кем угодно, но не врагом, от которого возможно защититься! Ужас поражал ыканцев быстрее, чем настигала ратайская сталь! Они падали убитые, не успев вскочить в седло, их топтали кони - и вражеские, и свои, которые в бешенстве носились повсюду. Ратаи рубили бегущих ыкунов, копьями прикалывали ползавших по земле. Месяц с полусотней конников мчался сквозь гущу табунов, распугивая ыканских лошадей, отгоняя их в поле. В страхе ыканцы бежали к деревьям, другие, навстречу им, из рощи в поле, и везде их убивали без пощады. Некоторые, опомнившись, останавливались и пытались найти какое-нибудь оружие, но оружие находило их раньше! Смирнонрав с головным отрядам пробивался - вернее, протаптывал себе дорогу к хутору. Лишь там, у самой ограды, несколько десятков черных шапок смогли собраться для боя. Спешенные, они скучились в подобие кольца, кололи коней и всадников своими короткими копьями, другие из-за их спин пускали по ратаям стрелы. Ратаи врывались на конях в их строй, топча и рубя куда не попадя, но многие сами падали от ыканских ударов. Степняки стесняли ряды, огораживались черными щитами с белыми звездами о шестнадцати лучах, доставать их становилось труднее, лилась ратайская кровь. Лихой на своем огромном коне врезался в самую толпу черных шапок, но жеребец под ним пал, пронзенный копьями. Сам боярин получил рану, сумел подняться, подхватил с земли ыканскую саблю, и снова кинулся в гущу рукопашной.

- Спешиваться надо, князь! - кричал Хвалынский Халат. - Сверху их не достать!

Ратаи спускались с коней и в пешем бою теснили табунщиков. На крыше сарая у самой ограды появился откуда-то человек. Пробежав по верхней жердочке на конек, он вскинул вверх руку с булавой, и закричал по-петушиному, неумело и непохоже, но весело, да так громко, что перекричал весь шум сражения...

- Это что... - только и успел пробормотать князь, увидев такое чудо.

Это был Хвостворту! С сарая он сиганул вниз, в самую толпу ыкунов - сверху и сзади - и в полете ударил одного точно в темя - тот рухнул как подкошенный. Хвост приземлился, сам едва не упав, но распрямился раньше, чем кто-то успел обернуться к нему, и еще одного табунщика уложил ударом в затылок! Третий успел лишь в пол-оборота оглянуться на дубравца, как палица заехала ему в лоб. Шлем отлетел в сторону, голова отскочила назад, дернулась и повисла на сломанной шее, как на веревке! Ыкуны вокруг, зажатые между пешими ратаями и Хвостом, свалившимся на их головы прямо с неба, сами бросали оружие и падали наземь. Но в других местах бой не утихал.

С правой стороны к поселку пробивался Месяц, слева в роще звенела сталь, раздавались боевые кличи, раненные голосили по-ыкански и по-ратайски. Сражение все ожесточалось...

Коршуну не везло весь день. Едва он направлял на кого-нибудь из ыкунов своего скакуна, как табунщик шарахался в сторону, и уходил - для того лишь, чтобы тут же его сбил другой. Если богатырь прицеливался и поднимал молот, чтобы опустить на одну из черных шапок, как табунщик падал наземь, его затаптывали, или кололи копьем с коня, но снова лишь бы кто, только не Коршун. Одного степняка, на которого он направился, пронзил копьем подоспевший вовремя боярин, другой свалился от чьей-то стрелы, третий, не успев скрестить с Коршуном оружие, пал с рассеченной головой - храбровский конник заехал к нему с левого бока. Последнее терпение у Коршуна иссякло, когда у очередного противника, скакавшего навстречу во весь опор, лошадь споткнулась и рухнула, и всадник, вылетев из седла, пропал у Коршуна из виду.

- Да чтоб вас всех! - не мог сдержать крика взбешенный витязь - Какого ляда?! Что творится, а!?

Вдруг он увидел, как из ворот хутора выехал ыканин на жеребце цвета смоли, и сам как ворон: все одетое на нем было черным, каждую пластинку на его латах обтягивала черная ткань. С острия круглого шлема свисал назад хвост вороного коня. В руке сверкал прямой меч, по длине и виду точь-в точь как мечи ратаев. Широкое брюзглое лицо, загорелое чуть не до той же черноты, лоснилось от пота. Опущеный рот и брови придавали бы его чертам усталый и тоскливый вид - если бы не один взгляд! Глаза всадника горели злобой - беспредельно яростной, но кипящей где-то внутри, не выраженной ни в одном мгновении ока, ни в одном жесте. Такой гнев не расточают на ругань, на плевки и выпучивание глаз, его вкладывают только в смертельный удар! Не люди бегали и суетились вокруг него, а тараканы или клопы. Они потревожили своей возней сон господина, и он поднялся, чтобы передавить назойливых! Как гора среди болотных кочек он был среди ыкунов - да и среди ратаев тоже. Не ростом, но мощью, которая чувствовалась в нем, виделась в каждом движении, слышалась в поступи его коня, а главное - исходила от черного каким-то неугадаемым образом, ощущалась кожей и нутром, приводила в трепет и лишала силы в руках. Грозная, неведомая, нечеловеческая сила!

Коршун, хоть и не был проницателен как его братья, но вмиг понял, кто перед ним! И он понял, что случится сейчас - просто потому, что знал, как такое бывало раньше. Сейчас злыдень распахнет рот, закричит бесовские заклятия своим звериным голосом, и весь ход дня переменится разом. Страх поразит все кругом. Лошади ратаев взбесятся и понесут седоков кто куда, порыв их иссякнет. Ыкуны соберутся вокруг своего вожака - их мало здесь на хуторе, но вполне хватит, чтобы дать бой маленькому полку ратаев, пока остальные, бегущие сейчас сломя голову, опомнятся и вернутся к поселку, заслышав призыв колдуна-мары. Увидят, оправившись от испуга, как малочислен их враг. Тогда уже не с толпой перепуганных, мечущихся как бараны, табунщиков, которых можно убивать направо и налево, столкнутся наши воины. Им придется драться не на жизнь, а насмерть, и как знать - может быть и погибнуть здесь, у Волчихиного Хутора, без всякого толку завершив свой тайный поход на второй его день, врага не задержав, и в город, оборонять его, не вернувшись...