Рейнеке Патрик - Ива и Яблоня: Новое платье королевы

— "Садовник" немецкий спорит с "садовником" латинским, — прокомментировала, пробегая мимо них Марион. — Будто больше и поговорить не с кем!

— Так и есть! Не с кем. Что я могу поделать, если никто не пишет на эту тему? Откуда тогда взяться полемике?

В следующий раз он удивил ее тем, что повез ее на встречу с какими-то профессорами из университета. Она долго не могла выбрать, в чем же ей ехать. Он устал ждать, отпихнул ее от шкафа, выбрал самое ужасное закрытое по самый подбородок темное платье, в котором она раньше ходила в церковь, и велел ей гладко зачесать волосы на прямой побор. "Эх, пенсне бы еще!.. Совсем будете как школьная учительница! "

В экипаже он перестал, наконец, над ней подшучивать, сделался серьезным и спросил ее, как она думает, почему растения помогают людям при всяких болезнях — потому что люди ищут для себя средства от разных недугов или потому что растения сами хотят помочь.

— Я думаю, верно и то, и другое, — также серьезно ответила она.

— Господа, с которыми мы едем на встречу, привыкли думать, что это человек берет у природы то, что ему необходимо. Не развеивайте, пожалуйста, в них эту уверенность, она мне еще пригодится. Меня интересует, можете ли вы найти и показать им тех представителей нашей флоры, которые готовы нам помочь?

— Но я совершенно не разбираюсь в лекарственных растениях. Я знаю только то, что известно каждому. Что тысячелистник останавливает кровь, что если ушибся, надо приложить подорожник, что исландский мох помогает при кашле….

— "Розмарин — для памятливости, анютины глазки — чтобы думать…" Разбираться предоставьте ученым мужам. Пока просто познакомьте их с теми, кто готов помочь Оберау.

У гостиницы "Охотничий домик" он представил ее нескольким серьезным господам. Облаченные в сюртуки, с тростями и зонтиками под мышками, в высоких прогулочных сапогах они последовали за ней. Она же скакала по лесу с мокрыми ногами в своих все еще непривычно легких городских ботинках, носилась между кустов, перепрыгивала через канавы, взбиралась на холмики и упорно лезла в гору, цепляясь за каменные выступы. А травяной мир звал ее все дальше и дальше. Ясенец приветливо махал ей издали белой метелочкой; арника яркими солнышками выглядывала из травы; хлопал в широкие зеленые ладоши и кланялся желтым султаном горделивый коровяк; зеленой толпой зонтиков со всех сторон наступала сныть, теснимая настырным дягилем; полынь буквально гналась за ней, хватая ее за юбку своими неловкими темно-зелеными пальчиками; дикий шпинат, который в народе зовут "добрый Генрих", отчаянно пытался привлечь к себе внимание; изо всех сил тянула свои синие уложенные в пирамидку листья горлянка; медуница кокетливо покачивала разноцветными колокольчиками; мать-и-мачеха расправляла перед ней свои двусторонние веера; ядовитый кирказон с деланным равнодушием отворачивался; коварный морозник соблазнял своим невинным видом; волчье лыко, лишенное своих прекрасных цветов, в досаде цеплялось ветками.

Ученые мужи, надо отдать им должное, от нее не отставали. Временами, когда она забиралась уж очень высоко или далеко, чтобы сорвать очередное растение, они останавливались и вполголоса совещались, делая какие-то пометы в блокнотах. А она из глубоких погребов детской памяти выгребала песни, считалки, загадки, какие-то случаи, придуманные и непридуманные истории — все что могло хоть как-то объяснить свойства того или иного растения.

— Да они все готовы! Слышишь, все готовы тебе помочь! — задыхаясь, кричала она принцу. — Даже самые обычные! Даже самые ядовитые!

Он как раз взбирался за ней на очередную кручу, чтобы сообщить ей, что господа удовлетворены сверх меры и пора бы уже остановиться. Но она не могла так просто успокоиться.

— Нет, я еще вон на ту горку поднимусь, может, там кого встречу.

Он спустился к гостям.

— Что ж, дорогой Лемерль, обещали нам научный эксперимент, а получили мы от вас собрание фольклора, — со смехом хлопнул его по плечу бывший университетский товарищ.

— Я же гуманитарий. Был бы естественником, может, и сводил бы вас к настоящей знахарке.

— Нет, ты прав! Прогулка в обществе очаровательной девушки все же лучше, чем сидеть в мрачной хижине у какой-нибудь старухи-колдуньи.

— Но согласись, если настойку пустырника пьют от несчастной любви, а настойку боярышника для храбрости в сердце, то значит, там есть какие-то действующие вещества, которые можно выделить и заставить их работать так, как это необходимо. Даже я это понимаю.

Вместе они подошли к остальным.

— Ну что ж, господа! Как видите, местные жители вовсю пользуются щедростью родной природы. Пора бы и университетской науке научиться извлекать из этого материала пользу.

— У вас действительно прекрасная страна, ваше высочество, — начал седобородый профессор. — Она богата альпийскими лугами, лесами. Здесь достаточно влажности, умеренный климат.

— К сожалению, господа, эти луга и леса — практически единственное наше богатство. Кое-где в горах встречается железная руда, и герр Варенбург даже разрабатывает тощий каменноугольный пласт, но в целом полезными минералами похвастаться мы не можем. Сельское хозяйство, обработка дерева и ткачество — вот издревле наше основное производство, но нам сложно конкурировать с австрийским Форарльбергом. Тогда как фармацевтическую промышленность ожидает большое будущее.

— Что ж, природное разнообразие растений, само устройство долины и особенности климата вполне отвечают поставленной вами задаче. Пожалуй, здесь можно будет даже выращивать отдельные редкие виды, не свойственные данной местности. Однако, как вы понимаете, организация исследовательского центра — здесь ли, в Вене ли — может потребовать больших расходов.

— О, об этом прошу вас не беспокоиться. Для такого рода исследований покровители у нас найдутся. Если, конечно, ученое сообщество не интересуется религиозной принадлежностью меценатов.

Австрийцы засмеялись его шутке. Он оглянулся и увидел в отдалении свою лесную принцессу, счастливую и растрепанную, непринужденно болтающую с доктором Штерном и Ихилем Равеншатцем. Дело, похоже, было уже сделано.

Потом всю осень и практически всю зиму он являлся днем, когда в ателье и магазине вовсю кипела работа — уставший, прокуренный и с синяками под глазами. Махал в знак приветствия ей, что-то буркал в ответ на ехидное замечание Марион и шел на второй этаж. Там он ложился поверх покрывала на ее постель и засыпал. Просыпался, только когда она сама приходила ложиться спать, бормотал какие-то извинения и шел пешком в городскую резиденцию работать. На третий или четвертый раз она попыталась выяснить, почему нельзя работать днем и почему надо приходить спать именно на ее кровати. Он поднял на нее свою помятую иссеченную физиономии и, щуря покрасневшие глаза, сказал: