Рейнеке Патрик - Ива и Яблоня: Новое платье королевы

Преодолев большую часть пути по лесной дороге, все еще малопроезжей после весеннего подъема вод, она прошла некоторое время через лес и, наконец, вступила под сень бело-розовых шатров. Наверх вела давно знакомая ей, но едва заметная для постороннего взгляда тропка, которой иногда пользовались влюбленные горничные и кухарки из замка, не желавшие попадаться на глаза своему начальству. Подъем в гору дался ей легко, воздух был наполнен цветочным ароматом, то тут, то там принимался стрекотать дрозд, и ей казалось, что ради одной только этой прогулки к замковой горе, следовало сбежать из дома. По эту сторону рухнувшей каменной ограды, символически отделявшей яблони замковой горы от яблонь, росших в заброшенном дворцовом парке, была ее любимая в детстве поляна, где деревья стояли кругом, как в хороводе, и как будто обступали тебя со всех сторон, протягивая к тебе свои ветви-руки.

Она прислушалась, втайне посмеялась над собой, но остановиться уже не могла. С той же решительностью, с которой несколько часов назад она покинула дом, она стащила с себя платье, стряхнула с ног башмаки, стянула кожаные тапочки. После этого она села на брошенное в траву платье и начала не торопясь доставать из мешка принесенные с собой детали туалета и тут же раскладывать их перед собой. Потом она так же не спеша причесалась, убрала волосы, повязав их шарфом, надела чулки, мамины туфельки, перчатки… и была готова. Вот только к чему? Стоило лишь на минуту задуматься и былой решимости как не бывало…

— Эх, яблоньки, вы, мои яблоньки… — с грустью проговорила она, все так же сидя на брошенном платье. — У вас такие красивые наряды! Поделились бы со мной, что ли… все равно ж на бал не пойдете.

И тут протянутые к ней к ней ветви как будто чуть дрогнули, швырнув ей на колени несколько лепестков.

— Что, неужели согласны? — воскликнула она и тут же вскочила на ноги.

— Это будет самое волшебное из всех волшебных платьев на свете! — крикнула она и в некоем подобии танца закружилась по поляне, вытянув в стороны руки. Внезапный порыв ветра качнул деревья, и целый шторм из белых лепестков обрушился на нее, закрутившись вихрем вокруг ее тела.

— Принц увидит меня в этом платье и сразу влюбится! — прокричала она со смехом, вспомнив веселую Лизхен. И тут же одернула себя, остановившись:

— Ну, у меня и фантазия. Смешно даже…

Но вышло все гораздо смешнее. Она убрала платье и обувь в мешок, спрятала его под камнями обрушенной ограды, потом перебралась через каменные руины стены и разросшиеся кусты к самому дворцу, что, разумеется, было бы совершенно невозможно, будь она в обычном бальном платье. Некоторое время она постояла у той самой липы, потом, наконец, погладив на удачу шероховатый ствол и поборов в себе желание снова, как в детстве, забраться на дерево, двинулась в сторону каменного крыльца с растрескавшимися ступенями. Решетчатая дверь оказалась приоткрытой и, когда она заглянула внутрь, то увидела седого господина в простом темном мундире со звездами и крестами на лентах. В государственных наградах она не разбиралась, поэтому она решила, что перед ней кто-то из заезжих гостей, и на всякий случай поздоровалась, но тут же отпрянула в испуге, увидев надвигающуюся на нее фигуру сурового вида в расшитом золотом облачении.

— Дитя мое, не бойтесь Шёнберга. Он, конечно, суров, но под маской строгости скрывается доброе и верное сердце, — обратился к ней старик. — Вы, кстати, очень похожи на свою мать.

— Так вы ее знали? — удивилась она.

— И очень хорошо. Бесконечно сожалею, что в последние годы ее жизни почти не виделся с нею. Но что поделать, она была замужем. За любимым человеком. Ее смерть явилась большой утратой для всех, кто хоть немного знал ее.

— Да, она говорила, что часто бывала здесь на танцах, но только до замужества. Надо же, спустя столько лет во дворце есть еще кто-то, кто ее помнит…

В общем, начало оказалось совсем не тем, на которое она могла рассчитывать. Потом этот добрый человек (кем же он все-таки был — управляющим замка? хранителем библиотеки?) представил ей своего сына — невысокого рыжеволосого паренька с испещренной мелкими шрамами физиономией, одетого в голубую венгерку. В первую минуту он буквально остолбенел, увидев ее, но потом разговорился, оказался весьма учтивым молодым человеком, гораздо старше годами, чем можно было подумать с первого взгляда, и не понятно было, подыгрывает он ей, называя ее принцессой, или и в правду считает ее девицей благородного происхождения. Он провел ее по череде комнат, показал галерею, библиотеку, легко и понятно рассказывал обо всем, что они видели, периодически отпускал едкие замечания по поводу придворной жизни, смеялся вместе с ней, вслед за ней тыкал во все пальцами, время от времени трогательно краснея и каким-то мальчишеским жестом взлохмачивая и без того растрепанные волосы. В результате она совершенно забыла и про бал, и про принца, настолько ей было хорошо с этим живым и непосредственным юношей, доставшимся ей в провожатые. Да что там, она вообще обо всем забыла…

У дверей веранды, выходящей в заброшенный парк, он увидел отца, который беседовал с девушкой. С ней, с той самой девочкой, что когда-то приходила в этот же парк и наблюдала за танцами. Будто опять, как детстве, он сбежал от взрослых, оставшихся наверху, вышел в парк и снова видит ее. Только она повзрослела, набралась смелости и, наконец-то, вошла во дворец, вот только… во что она была одета? Как он ни силился, он не мог сосредоточиться, не мог даже уловить контуры ее наряда, а уж тем более предположить, из чего он изготовлен. Словно какое-то белое облако, постоянно меняющее свои очертания, от взгляда на которое начинала кружиться голова. И вот она стоит тут, и преспокойно беседует с его отцом, как будто так и должно быть.

Затаив дыхание, он застыл в дверях и стал слушать. Ее ответов он почти не слышал, но легко узнавал несвязное бормотание отца: "…да-да, вот как сейчас помню, вылитая вы она была… а ведь и с вами мы как-то встречались, но вы, конечно, не помните… давно это было… лежали в деревянной кроватке, как сейчас помню… вот такая вот… как я вам тогда завидовал…. засунуть в рот пятку левой ноги.." Девушка, все это время таращившаяся на расшитый позументами мундир стоявшего поодаль Шёнберга, наконец, повернулась к отцу и непринужденно рассмеялась:

— Да, так я уже не могу теперь! — донеслось до него.

"Она не понимает, что он выжил из ума", — подумал он. Да, верно, но было здесь и что-то еще…

— Зато научилась с тех пор много чему другому, — продолжала она. — Вот смотрите, например, что за чудесное платье у меня вышло. Сама не ожидала, что так просто получится. А тут всего лишь поговорила с яблонями — раз, и все готово! Всегда бы так!