Александр Беликов - Чубчик и Ляма (СИ)

Витька Лямкин, а попросту Ляма, не по возрасту высокий, худой и нескладный двенадцатилетний мальчишка, вышагивал по комнате общежития магической академии и прямо-таки кипел от возмущения:

— Даром я что ли зарабатывал неделю мытья полов? Столько сил ради этого заклинания потратил, все руки в кровь стёр об швабру! Второй обитатель комнаты и одновременно собеседник Лямкина, Лёша Чупиков по прозвищу Чубчик, хоть и выглядел мелким и субтильным пай-мальчиком, но по его спокойному и уверенному голосу сразу становилось ясно — кто здесь на самом деле главный.

— Если уж говорить честно, то неделю наказания ты получил совсем за другое, а украсть заклинание, чтобы отомстить Зинке-ябеде, мы придумали уже потом…

— Так и надо его использовать! Я же рисковал, представляешь, во что меня Швабра превратить могла, если бы застукала, что я по её книгам шарюсь? Шваброй звали классную даму юных студентов и будущих волшебников.

Откуда изначально взялось такое прозвище — никто и не помнил, так как оно уже не первый год передавалось от старшекурсников к новичкам «по наследству», основных же версий его происхождения бытовало две: специфическое телосложение и излюбленный метод наказания — мытьё полов при помощи одноимённого инструмента.

— Мы с тобой о чём договаривались? — усмехнулся Чубчик, разглядывая обрывок листка, исписанного Лямиными каракулями. — Что ты стащишь какое-нибудь простое заклинание, чтобы Зинка прыщами покрылась, или рожу ей перекосило, а ты что принёс?

— А чем тебе не нравится это? Впихнём Зинкину душу в Борова, пока он спит, представляешь, как она испугается, когда проснётся? Третий обитатель комнаты и хозяин свинячьего прозвища, толстенький Миша Боровиков, в это время преспокойно спал здесь же в комнате, на своей кровати, не обращая внимания на яркий свет и громкие разговоры, и отнюдь не подозревал о коварных планах своих соседей по общежитию магической академии. Впрочем, его умение спать в самых неподходящих условиях уже давно никого не удивляло.

— Витечка, а тебе не приходило в голову, что работа с магической составляющей души — это высший пилотаж?

— Не называй меня так — терпеть не могу! И хватит прибедняться, мы же только что прошли всех этих фантомов, ну, которые во сне возникают. И ты лучше всех на потоке их видел-узнавал.

— Одно дело — различать, а другое — применять к ним какое-либо волшебство. При распознании подлинности фантома сорок одно исключение используют, а сколько сложностей на его перемещении завязано — я даже и не знаю!

— Да не дрейфь, ведь это временное заклинание. И потом, тут всё ясно написано, смотри! Лямкин выхватил записку с заклинанием и уже приготовился читать вслух, но Чупиков его резко прервал, вернув себе уже изрядно измятый клок бумаги:

— Сдурел? Ты сейчас такого натворишь, что потом ни один профессор не расхлебает! Сначала надо на нужную магическую субстанцию фантома настроиться, а потом уже читать вслух!

— Вот я и настроюсь, у меня хоть и трояк вышел в четверти, но кое-чему я тоже научился, — бумажка вновь перекочевала в руки Лямкина.

— Ох, чую, опять ты нас под монастырь подведёшь, дай сюда! Чупиков тяжело вздохнул, сел за стол и, положив перед собой листок с заклинанием, сосредоточился. Лямкин замер, но его терпения хватило не надолго:

— Ну, как, клюёт?

— Не мешай. Потянулись долгие минуты ожидания, непоседливый Лямкин успел не один раз измерить комнату шагами, когда Чупиков решился и начал читать. Что-что, а произносить заклинания он умел так, что порой кровь в жилах стыла, одно слово — талант! Ещё не успели прозвучать финальные слова, как Боровиков закряхтел и сел на кровати. Лямкин, увидев такой результат, аж подпрыгнул от радости:

— Ага, Зинка, страшно теперь тебе? Будешь знать, как на нас ябедничать! Но Зинка, которая теперь по всем правилам должна была ощутить себя в теле Боровикова неуверенно и неуютно, ничуть не испугалась, а вместо этого оттолкнула Лямкина, подошла к кадке с засохшим фикусом и стала молча разгребать в земле ямку.

— Зинка, ты что, обиделась? — пролепетал Чупиков. — Хочешь нас магией земли в ответ шмякнуть? Но на этот вопрос коварная ябеда, вселившаяся в тело Боровикова, даже и не подумала отвечать, а вместо этого, взяв кувшин с водой, вылила всё содержимое в кадку и залезла босыми ногами прямо в размякшую землю.

— Боров, это ты что ли чудишь? — изумился Лямкин. — Зинка ни за что бы в такую грязь не полезла! Друзья подошли поближе и увидели, что кисти и пальцы у Боровикова стали покрываться зелёными прыщами, да и на толстой улыбающейся физиономии их вылезло немало, больше всего досталось носу и лбу.

— Что-то пошло не так, — прошептал Лямкин, — сделай же что-нибудь, разбуди его, например, а то неровён час — помрёт.

— Это не Борова будить надо, а того, чью магическую субстанцию души мы в него переместили. Ты пойдёшь в девчачье крыло будить Зинку? Вот то-то и оно! В это время один из прыщиков на носу у Боровикова лопнул и из него выглянул молодой, зелёный листочек.

— Ни фига себе, кленовый.

— Вижу, что не дубовый, — огрызнулся Чубчик, — лучше вспоминай, ты ничего не упустил, всё правильно записал?

— Пять раз перепроверил. Остальные прыщи на теле Боровикова тоже начали лопаться и распускаться, а из почек на пальцах даже проросли маленькие, молоденькие веточки.

— А может ты не ту субстанцию поймал, вернее, не на ту настроился?

— Эх, Ляма, ведь как чуял, что не надо нам в это ввязываться!

Насколько я помню, если сделать повторное перемещение, то магическая субстанция души, пришедшая второй, вытеснит ту, которую вкрячили первой. Так?

— Не помню я, ты же у нас отличник.

— Ага, поначалу храбрился, а как пошли трудности — сразу в кусты?

Всегда ты так! Чупиков опять сел за стол и сосредоточился, а Лямкин, для которого сиденье на одном месте было равносильно смерти, принялся вновь мерить шагами узкую келью общежития, изредка подходя к Боровикову, бурно растущему в плодородной земле из-под фикуса.

— Чубчик, быстрее, у него уже ветки по десять сантиметров отросли, как мы их потом удалять будем, пилой, что ли?

— Не мешай, Зинка уже здесь, вернее её фантом, только она какая-то вёрткая, никак не могу на ней сосредоточиться. Лямкин, устав от хождения, взял перочинный нож и попытался срезать кленовую веточку с дерева-Борова, но от этого действия доселе молчавший Боровиков взревел и врезал наглецу под дых. Пока Ляма приходил в себя, а затем искал улетевший под кровать ножик, Чупиков смог сосредоточится и начал читать. Слова заклинания закончились, но ничего не происходило, дерево-Боров, так и продолжило стоять в кадке, не собираясь сбрасывать листву. Лямкин вылез из-под кровати и как-то неуверенно произнёс: