Сара Маас - Двор Шипов и Роз

Когда я зашла во всё ещё зелёный западный лес, остались только звуки щебечущих птиц и шорохи мелких зверьков. На охоте с Люсьеном я никогда не ездила через эти леса. Здесь нет тропы, ничего не окультурено. Дубы, буки и вязы сплелись в плотный узор, удушающий хрупкие лучи солнечного света, прокрадывающиеся сквозь густой полог. Земля, укрытая мхом, поглощала любые звуки, которые я создавала.

Старый. Этот лес древний. И живой. Я не могу этого описать, могу только чувствовать, глубоко в душе и дрожью в костях. Возможно, за последние пятьсот лет, я первый человек, ступивший под эти тяжёлые, тёмные ветви, вдыхающий свежесть весенних листьев, скрывающих влажную, густую гниль.

Берёзы, проточная вода. Я шла по лесу, прокладывая собственную тропинку. Дыхание в груди спёрло. Я напоминала себе, ночь — опасное время. У меня есть всего несколько часов до захода солнца.

Хотя Богги и преследовал нас в дневное время.

Богги мёртв, а очередной ужас, с которым сейчас разбирается Тамлин, находится в другой части этих земель. Весенний Двор. Интересно, каким образом Тамлин должен отвечать перед Высшим Лордом, или это тот же Высший Лорд, который создал глаз для Люсьена. Может, это супруга Высшего Лорда — та «она» , кого упоминал Люсьен — может, это она вселяет в них такой страх. Я отогнала прочь эту мысль.

Я двигалась легко и тихо, держала глаза и уши открытыми, а биение сердца ровным. Изъяны или нет, я всё ещё могу охотиться. И ответы, в которых я нуждаюсь, стоят того.

Я нашла рощу тонких молодых берёз, вокруг которых ходила расширяющимися кругами, пока не наткнулась на ближайший ручей. Не глубокий, но достаточно широкий — мне придётся разбежаться, чтобы перепрыгнуть его. Люсьен сказал найти проточную воду, а эта довольно близко, чтобы побег был возможным. Если мне придётся бежать. Надеюсь, не придётся.

Я нашла, а затем прошлась туда-обратно несколькими различными маршрутами к ручью. И ещё несколькими альтернативными маршрутами, на случай, если те пути вдруг окажутся перекрытыми. Только когда я убедилась в расположении каждого корня, камня и впадины в окрестностях, я вернулась на маленькую поляну, окружённую стройными белыми деревьями, и подготовила ловушку.

Выбрав место на ближайшем дереве — крепкий, дремучий дуб, яркие листья которого полностью скрывают меня от взгляда снизу — я ждала. И ждала. Послеполуденное солнце зависло над головой, жаркое даже сквозь полог из листьев настолько, что мне пришлось снять плащ и засучить рукава туники. Желудок забурчал, и я вытащила ломоть сыра из рюкзака. Его я съем тише, чем яблоко, которое тоже стащила с кухни по пути к выходу. Расправившись с сыром, я отхлебнула воды из фляги, промочив пересохшее от жары горло.

Устают ли Тамлин или Люсьен от вечной весны изо дня в день? Или они отправляются в другие территории, когда хотят почувствовать иной сезон? Я бы не возражала против бесконечной мягкой весны, заботясь о своей семье — зима каждый раз подводила нас к смерти слишком близко — но если бы я была бессмертной, мне бы хотелось немного разнообразия, чтобы коротать время. Наверно, я бы хотела заняться чем-то большим, чем скрываться в поместье. Хотя я до сих пор не собралась с духом, чтобы высказать просьбу, закравшуюся в сознание, когда я увидела фреску.

Я пошевелилась настолько, насколько осмелилась шевелиться на ветке, лишь бы кровь продолжала беспрепятственно циркулировать по венам. Я как раз снова устроилась, когда до меня докатилась волна тишины. Будто лесные дрозды, белки и бабочки затаили дыхание, пока нечто проходит рядом.

Тетива на луке уже была натянута. Я спокойно наложила на неё стрелу. Тишина подкрадывалась ближе и ближе.

Казалось, деревья наклонились и их переплетённые ветви сомкнулись плотнее, живая клетка, не позволяющая вырваться из-под высокого полога даже самым крохотным птицам.

Возможно, это была очень плохая идея. Возможно, Люсьен переоценил мои способности. Или, возможно, он ждал шанса отправить меня на погибель.

Мышцы напряглись от неподвижной позы на ветке, но я удерживала баланс и слушала. И я услышала: шепот, как если бы ткань тянули по камням и корням; голодное, свистящее дыхание, доносящиеся с соседней поляны.

Я аккуратно устанавливала силки, придав курице вид, как если бы она сама забрела слишком далеко и сломала себе шею, пока пыталась выбраться из-под привалившей её ветки. Я позаботилась, чтобы птица как можно меньше пахла мной. Но у этих фэйри такое острое чутьё, и даже если я скрыла все свои следы…

Щелчок, свист рассекаемого воздуха и опустошённый, свирепый крик, от которого мои кости и мышцы замерли, а дыхание перехватило.

Ещё один разъярённый крик пронзил лес, пока мои силки со скрипом затягивались, затягивались и затягивались.

Я спрыгнула с дерева и отправилась на встречу с Суриэлем.

Подкрадываясь к фэйри в берёзовой роще, я убедилась — Люсьен на самом деле, по-настоящему желал мне смерти.

Я не знала, чего ожидать, когда вступала в кольцо белых деревьев — высоких и ровных точно столбы — но замотанная в тёмные и рваные одежды фигура не была ни высокой, ни стройной. Передо мной была его сутулая спина, и я могла пересчитать жёсткие бугорки позвонков, выпирающие сквозь тонкую ткань. Хилые, покрытые струпьями серые руки вцепились в петлю пожелтевшими, потрескавшимися ногтями.

«Бежать» — прошептала какая-то первобытная, истинно человеческая часть меня. Умоляла. Бежать, бежать, бежать и никогда не оглядываться назад.

Но я не опустила легко натянутый лук.

— Ты один из Суриэлей? — спросила я тихо.

Фэйри застыл. Принюхался. Один раз. Второй.

Затем он медленно обернулся ко мне, призрачный ветер сбросил тёмную ткань с его лысой головы.

Его лицо выглядело так, словно оно вытесано из высохших, потрёпанных костей, словно его кожа отвергнута и забыта; безгубый рот и слишком длинные зубы, выпирающие из почерневших дёсен; рваные щели вместо ноздрей, а глаза… глаза не что иное, как два колодца, клубившихся молочно-белыми туманами — белизной смерти, белизной болезни, белизной мёртвой плоти.

Выглядывающее из рваной горловины тело выглядело сплошь костьми и венами, таким же иссушенным, твёрдым и ужасающим, как и его лицо. Он оставил в покое силки, и, изучая меня, он щёлкал не в меру длинными пальцами.

— Человек, — сказал он, и его голос был всем и ничем, одним и многим, старым и юным, прекрасным и уродливым. Моё сердце ушло в пятки. — Ты подготовила эту умную, подлую ловушку для меня?

— Ты один из Суриэлей? — спросила я снова, мои слова едва ли были чем-то больше неровного дыхания.

— Да, безусловно.

Щёлк, щёлк. По щелчку пальцев для каждого слова.