Яна Алексеева - Оковы равновесия

О, мы многое говорим из того, что обычно остается непроизнесенным, когда в спину подталкивает сила.

— Совет? Отчего бы и нет? — выбираясь из сугроба, усмехнулась я. — Будьте нашим гостем, Джаи! Пойдемте, здесь недалеко. Вот только корзину помогите донести!

И вручила кузену ее, подхваченную со снега.

В крови пела сила, венец туго сдавливал виски, но долг не висел на плечах, словно тяжелый зимний плащ, а струился, как призрачные, искрящиеся на солнце крылья, и не ярость теперь меня вела, а лишь любопытство.

Мое и Лейра, наше общее.

Как дело и жизнь, разделенные на двоих.

Кобылка была спокойная и даже меланхоличная, хотя и породистая. По линии матери. Она заметно походила статями и мастью на знаменитых орловских рысаков. Ровная походка и серая в звездочку шкура. Для меня — самое подходящее животное. Не привлекающее лишнего внимания, выносливое, достаточно пожилое, чтобы на него не позарились конокрады.

Лошадка не торопясь брела по дороге, я же, прищурившись на тусклый диск солнца, думал. О жизни, о ближайших планах и так, вообще.

Люблю местное лето, не паляще жаркое и не дождливое, умеренно теплое и ласковое. Весна тоже хороша, зима терпимая, а вот осень… Тоскливая, сумрачная, мокрая, с бурями. А как нога болит в непогоду, до самого снега. Едва ударяет мороз, ломить суставы мгновенно прекращает.

Вот и сейчас! В согнутом колене уже начало постреливать и будто иголками тыкать в самую глубину.

Я огляделся. Поля по обеим обочинам уж убраны, стога вывезены, чуть дальше золотится полоска негустого леса. К горизонту тянутся холмы, поросшие мелким кустарником, сейчас усыпанным яркими красными ягодками. Дорога впереди плавно огибает возвышения.

Прищурившись, разглядел на одной из вершин детей с большой корзиной. Собирают урожай? Хм, вот у них и уточню путь.

Хорошо бы к вечеру до той деревни добраться, а то дело к темноте уж идет, ночевать на земле в любую осень мало радости, а уж в эту!

Точно, дети.

Раскатисто свистнув, отчего парочка оборвышей вздрогнула, выронив полную корзину, которую тащили вниз, я повелительно взмахнул рукой. Мальчишки, пристроив груз, опасливо спустились вниз.

А не такие уж оборвыши. Длинные добротные рубахи, штаны и боты на веревочках, жилетка у одного, а у второго куртка из потертой кожи. Да и лица сытые, хоть и худоваты. Впрочем, местный люд весь такой тонкокостный. Бритые головы выдавали поденщиков. Богатые места, однако.

— Далеко до деревни?

— До городища? Два холма минете, там и увидите, уважаемый.

Я кивнул, отпуская мальчишек. Те, разулыбавшись, нырнули в кусты. Надо же, городище. Хорошие места. Мирные. Подходящие.

Когда передо мной наконец появился частокол, я хмыкнул. Ну, детки, паршивцы мелкие, и не уточнили. Городище, да.

Огороженное тройным бревном в три роста, со сторожевыми башенками, с широкими воротами и вымпелом на шесте. Белое кольцо на зеленом фоне.

Вольное городище, да. Не княжье. Значит, и маги здесь есть, и колдуны, и нелюди всякие. Досадно. Хотелось покоя.

А мальчишки шутники, точно. Отправили княжьего солдата в берлогу медвежью. Будто желтого солнца на щите, к седлу подвешенном, не разглядели да кафтана кайтанского. Хорошо хоть шитье я спорол сразу же, как палаты дворцовые за поворотом скрылись. Сейчас уж не разобрать, что там за знаки были, рядового конюшего или советника штабного. И хорошо, хорошо…

На воротах двое стояли. В добротных кольчугах поверх курток, с копьями, молодые, но суровые. И лица их по мере моего приближения становились все злее.

Тусклый диск солнца почти закатился за горизонт. Формально не пустить меня внутрь они не имеют права, по уложению дорожному. Для всех общему.

Встал напротив стражей, почти вплотную, возвышаясь над ними подавляющей махиной. Со стороны мой вид, наверное, говорит об излишнем высокомерии. Я же все больше думал о моем несчастном колене.

— Пропустите? — спросил спокойно.

— Что тебе здесь надо, пес княжеский? — выплюнул один из стражников, тот, что помоложе.

— Переночевать. — И это необходимый минимум.

— Да как ты…

— Тихо! — оборвал его второй, прищурился и велел: — Спешивайся, досматривать будем.

Ну, этого следовало ожидать. Властью, данной им городищенским Советом, они постараются сделать мою жизнь максимально невыносимой. Только винить я их не буду. Ведь совсем недавно, весной, окончилась долгая война. Княжество Рада давало укорот нелюдям, слишком уж обнаглевшим, по мнению старого князя. Нельзя сказать, что он был так уж неправ, но все же большой войны развязывать не стоило.

И именно вольные города, городища и деревеньки оказались между двух огней. Обе стороны их не пожалели. Князь жег без разбору за укрывательство, нелюди вырезали под корень из мести, не разбирая принадлежность.

Я аккуратно соскользнул вниз, встал, придерживаясь за стремя и позволяя стражникам рыться в седельных сумках. Там нет ничего интересного. Да, собственно, кроме смены одежды и запаса еды, там и нет ничего. Щит на виду, короткий истертый меч тут же приторочен. И одежда моя самая обычная, добротная и небогатая, и лошадка скромная.

Только роскошный нож, похожий на скарамасакс, что к поясу пристегнут, выбивается из картины. Отличная узорчатая сталь, наборная костяная рукоять, дорогие ножны из тисненой золотом кожи. Подарок. Рука не поднялась выкинуть единственную память о названом брате.

Самый родной в этом мире человек, княжий ближник, погиб по глупости, не своей, а наследника, грудью прикрыв полезшего вперед мальчишку от отравленной стрелы.

Не винил и не виню никого. Пережил, смирился. Привык.

Такова моя доля в этом мире. И мотает меня по дорогам, не спрашивая разрешения, судьба-злодейка.

— Медяк за вход, — вздохнул стражник, не обнаруживший в сумках ничего подозрительного.

Нашарив монету, опустил в холщовый мешочек, болтающийся на крюке у калитки. И, взявшись за повод, прохромал в ворота.

Подволакивая ногу, я медленно брел по мостовой. Ровной, благословен будь местный совет. Камень для кладки и фундаментов возили явно с холмов, темный с серыми прожилками, а вот дерево на стены откуда только не брали.

Бревна и светлая доска из ближайшего леса сменялись красноватой древесиной южнолесья и крашенным в желтое, струганым брусом северо-запада. Поплутав по пустынным узким боковым улочкам между пышных палисадников и узорчатых решеток, вышел на небольшую площадь. Тут же стало понятно почти полное безлюдье окрестностей.

На площади царила осенняя ярмарка. Пестрая толпа колыхалась, создавая неповторимый меняющийся рисунок, словно живая мозаика. Кафтаны и платья всех цветов радуги, алые сарафаны и меховые тужурки селян мешались с темным шелком и белым атласом полукровных кланов. Но шум был непривычно деликатный, приглушенный. Обычно от ора торговцев звенело в ушах, а тут нет такого. Эдакая вежливая мелодичная перекличка.