Кристофер Голден - Охотники за мифами

«Отлично. Это сработает».

— Эй! — окликнул кто-то.

Тот самый мальчик со снежком.

Оливер и Кицунэ ускорили шаг. Какой бы завораживающий эффект ни производило на мальчика ее присутствие, очевидно, он больше не действовал.

— Эй! Откуда вы это узнали? О том, что он вырвал Алисе глаза? — кричал мальчик. — Как вы узнали, чуваки?

Ругнувшись про себя, Оливер глянул в сторону квартета полицейских. Все четверо обернулись на шум. Вопрос заключался в том, смогли они на расстоянии разобрать слова мальчика или нет. Среагировали копы не сразу. Сначала один пошел в сторону парка, потом другие сделали несколько шагов по направлению к Оливеру и Кицунэ, рассматривая их. Но они зашевелились. Расслышали. Один из копов нырнул в ближайшую полицейскую машину и достал рацию.

Остальные трое пошли наискосок через парк, к железнодорожной станции. Мальчик продолжал кричать, но теперь к нему присоединился один из полицейских — тот, что пошел первым. Похоже, они еще в чем-то сомневались, потому что до сих пор держали в руках кофейные кружки. Шли быстро, но не бежали. Заинтересовались, насторожились — да. Но это была еще не настоящая тревога. Пока.

Оливер и Кицунэ не обращали внимания на крики.

Но офицеры полиции не любят, когда на их приказы не обращают внимания.

Тот, что шел впереди, отшвырнул кружку и перешел на бег. Двое других последовали за ним. Оливер схватил Кицунэ за руку и тоже побежал. Второй раз за считанные минуты, теперь уже в другом мире, они бежали вверх по лестнице — к двери. Уже рванув на себя ручку и распахнув дверь, Оливер увидел, что внутри никого не осталось — все люди вышли на платформу, чтобы сесть в поезд.

Паровоз свистел; из трубы в вечернее декабрьское небо валил дым. Люди веселились. Оливер с Кицунэ промчались по зданию станции. Билетерша крикнула, чтобы они «перестали тут бегать», а старик в голубой униформе предупредил, что, если они хотят сесть на поезд, нужно купить билеты.

Оливер толкнул заднюю дверь. Они вылетели на платформу, и Оливер оглянулся. Копы уже вбегали в дверь, их лица были полны решимости. Все они смотрели на Оливера. Первый офицер, тот самый, расстегнул кобуру пистолета.

— Твою мать! — прорычал Оливер.

Вблизи оказалось семейство из пяти человек. Старшая девочка уставилась на Оливера с видимым удивлением, а мама озаботилась лишь тем, не достигло ли ужасное выражение ушей ребенка. Отец семейства вперил в Оливера взгляд, исполненный глубочайшего презрения.

— Что с вами? — спросил мужчина.

Кицунэ пронеслась мимо, не обращая на него никакого внимания, и Оливер последовал ее примеру.

На платформе оказалось гораздо больше народу, чем он представлял, и все они ждали начала посадки на поезд. Большинство держали в руках кружки с горячим кофе или какао, а за спиной и на плечах висели рюкзаки и дорожные сумки.

Оливер и лиса лихорадочно пробирались сквозь толпу, поневоле распихивая людей. Со всех сторон на них сыпались проклятия и ругань. Кто-то хорошенько толкнул Оливера в ответ. Тот лишь отлетел как раз туда, куда нужно, — к голове поезда.

Но они все еще оставались на платформе. Паровоз дымил, но не двигался — посадка еще не закончилась.

— Ничего не выйдет, — процедил Оливер сквозь сжатые зубы, обернувшись и увидев, как полиция прокладывает путь через толпу. Люди склонны уступать дорогу блюстителям закона, особенно если они не шутят. А эти копы совсем не шутили. Оливеру тоже не захотелось бы шутить сразу после того, как кто-то зверски убил маленькую девочку. Ему вдруг захотелось остановиться и все объяснить полицейским.

Словно он мог им хоть что-то объяснить.

Паровоз был уже рядом. Из-под него валил пар, растапливая снег. Земля рядом с локомотивом стала теплой и влажной.

— Что нам делать? — спросил он Кицунэ.

Она сжала его руку.

— Скорее!

Оливер надеялся, что они смогут спастись, вскочив на поезд, но было поздно. Кицунэ бежала, и Оливер старался не отставать.

— Стоять! Полиция! Стоять на месте!

Остальные выкрики утонули в вое зимнего ветра, ударившего в спину Оливеру, и мгновение спустя они достигли края платформы. Кицунэ опережала его на пару шагов, и Оливер увидел, как она прыгает. Понимая, что иного выхода нет, он сделал то же самое: оттолкнулся от бетонного края платформы и приземлился в снег глубиной в три фута. Но полицейских это не остановит… Он оглянулся, увидел, что они оказались прямо перед паровозом, и понял, что задумала Кицунэ.

Они побежали — если это можно назвать бегом — по глубокому снегу, взметая вихри на бегу. Полицейские орали им в спину. Один спрыгнул с платформы в снег. Оливер не сомневался, что это он — тот, что первым последовал за ними и первым отшвырнул чашку с кофе, кто первым ворвался на станцию.

— Быстрее! — кричала Кицунэ, и, когда она схватила его за руку, ему показалось, что он и вправду движется быстрее и стал проворнее. Возможно, это была игра воображения, а может, виной тому были жар ее прикосновения и сила убеждения.

Рыжий плащ тек по снегу, заметая следы.

Снег!..

Теперь уже не просто ветер взметал снежинки с земли. Ясный декабрьский вечер, полный алмазных звезд, вдруг заволокла серая мгла, и оттуда повалил свежий снег.

Они обогнули паровоз спереди. В свете ярких огней в окошке виднелся силуэт машиниста.

По другую сторону рельсов снег оказался еще глубже, зато за ним был только лес. Чудесный, темный и густой. Полицейские по-прежнему что-то кричали, но их голоса уже заглушались вечерней тьмой и поднявшейся вьюгой.

Оливер и Кицунэ побежали к лесу, и ветер налетел на них, как ураган. Тихий зимний вечер превратился в метель, в настоящее белое торжество. Снежные стены вознеслись со всех сторон. Снег взвивался с земли, снег валил с небес. Оливера пронизал такой холод, что он не мог пошевелиться. Кицунэ схватила его, обняла, закутала в свой плащ, и он ощутил тепло ее меха.

А потом буря подняла их и понесла, качая в колыбели из снега и ветра. Ветер нес Оливера, снег служил ему одеялом. Никогда в жизни ему не было так холодно, как сейчас. Он крепко закрыл глаза, прижался к Кицунэ и вверил себя зимнему человеку и метели, гадая, сможет ли он согреться еще хоть когда-нибудь.

В последние годы сон неохотно гостил в доме Теда Холливэлла. То есть, конечно, он навещал Теда чуть чаще, чем дочь, но в общем старался не задерживаться. Нет, засыпал он довольно легко. Чаще всего — во время одиннадцатичасовых вечерних новостей, как раз между спортом и погодой. Но в половине третьего вдруг просыпался и смотрел в потолок или на пыльную занавеску, заслонявшую от него ночную тьму и мерцающие звезды. О том, что происходило в эти одинокие бессонные часы, он предпочитал не распространяться. По правде говоря, в эти предрассветные часы Холливэллу являлись призраки — фантомные тени людей, которые не умерли, но покинули его жизнь. «Призраки» жены и дочери гостили у него до самой зари. Он обводил комнату взглядом, и память порождала разные образы: вот Джоселина гладит белье перед телевизором, вот Сара прыгает на кровати, как на батуте, вот они с женой занимаются любовью, просыпаются рождественским утром, дружно занимаются генеральной весенней уборкой…