Алана Инош - Слепые души

— Наверно, пойду я. Пора.

Ледяные клещи сжимают мне сердце.

— Ты бы хоть домой зашла, — еле слышно говорю я. — Как же мама?

Она качает головой.

— Если я с ней увижусь, точно никуда не пойду.

— Но ведь она должна знать.

— Я напишу ей записку. Дай мне листок и ручку.

Склоняясь над столом, как прилежная школьница, она пишет строчку за строчкой. В её до боли знакомой — ещё со школы — манере держать ручку я узнаю прежнюю Нику, с которой мы вместе считали птиц в небе и загадывали: если пролетят три птицы, будет то-то, если одна — будет другое. Красивым почерком выводя слова, она строго поджимает губы — она всегда так пишет, и это тоже мне знакомо и дорого. Ручка останавливается и отрывается от листка: Ника задумалась, облокотившись на стол и обхватив пятернёй голову. Я не мешаю ей думать…

Дело было под Новый год — двадцать второго декабря. Ника по телефону сказала кратко: «Надо поговорить». Это меня слегка встревожило, и я ждала её с мурашками волнения. На всякий случай поставила чайник.

Ожидая, я успела вскипятить его два раза. Когда заверещал домофон, я вздрогнула всем телом.

— Я, — услышала я голос Ники в трубке.

Я открыла дверь, она вошла. Мы не виделись уже два месяца, и я всматривалась в неё, примечая все изменения, произошедшие с ней. Она была в чёрной короткой куртке, чёрных брюках и высоких чёрных сапогах.

— Привет, — сказала я.

Она сняла перчатки и кожаную шапку с козырьком, ответила:

— Привет.

Она смотрела на меня прямо и пронзительно, серьёзно, без улыбки. Подстрижена она была по-прежнему коротко, даже немного короче, чем раньше.

— Можно пройти?

— Да, конечно, — спохватилась я. — Раздевайся, проходи. На улице, наверно, холодина… А у меня чайник вскипел. Чай будешь?

Она не отказалась. Я заваривала чай, а она сидела, сцепив на столе руки в замок и глядя прямо перед собой сквозь задумчивый прищур. Такой мрачной я её ещё не видела.

— Что-нибудь случилось? — спросила я, встревожившись. — Ника, ну не молчи так!

Я накрыла её руку своей ладонью, но она через секунду убрала её. Сегодня она была какая-то бледная, вся холодная и подобранная, как пружина.

— Ладно, не буду вокруг да около, — вздохнула Ника наконец. — Скажи мне… Только честно и откровенно. Ты её любишь?

Я не могла врать ей и ответила со всей честностью:

— Да. Очень.

— Понятно, — сказала она.

Встав из-за стола и открыв форточку, Ника достала пачку сигарет, зажигалку и закурила. Сигареты были не «дамские», тонкие и изящные: теперь она курила крепкий «Бонд». Мне это было неприятно и огорчительно видеть: она втянулась.

Я налила чай, а она докуривала.

— Но это не повлияет на нашу с тобой дружбу, — сказала я. — Ты как была моей лучшей подругой, так и останешься.

Она улыбнулась, но как-то невесело. Села к столу, подвинув к себе кружку с чаем, но пить не спешила: горячий.

— Ты очень изменилась, Ника, — сказала я ей. — Я тебя просто не узнаю.

— Ты тоже изменилась, — ответила она глухо.

Мы молча пили чай. Разговор не клеился. Похоже, мы действительно изменились, потому что уже ничего не было по-прежнему. Мы не могли болтать обо всём подряд, как когда-то, вместо этого между нами встало звенящее, как струна, злое молчание. Уставившись перед собой неподвижным взглядом, Ника медленно приглаживала себе волосы то одной рукой, то другой, а потом, проведя по голове обеими ладонями, поднялась.

— Я пойду.

— Погоди, ты же хотела поговорить, — встала я за ней следом, недоумевая.

— Да я уже всё выяснила, — ответила она, направляясь в прихожую.

Я смотрела, как она одевается. Застегнув молнию куртки до самого верха, надев перчатки и надвинув на глаза козырёк шапки, она словно бы облачилась в холодный непроницаемый панцирь, сразу став чужой, незнакомой, усталой.

— Я тебя больше не потревожу, — сказала она.

От этих слов меня пробрал по коже мороз: они прозвучали, как прощание навсегда. Ника держалась вроде бы спокойно и сухо, но её глаза — мёртвые, пустые — привели меня в ужас.

— Ника, пожалуйста, не уходи так, — пробормотала я. — Ну… Мы ведь можем и дальше быть подругами, зачем ты так сразу?

Она покачала головой, положила руку на дверную ручку.

— Да нет, не можем мы быть подругами…

— Почему же, почему?! — чуть не плача, вскричала я. — Всю жизнь могли, а теперь не можем? Как так?

— Да вот так… — Она запнулась, вздохнула и закончила: — Ты не подруга мне, а любимый человек. Единственная. Всегда была и останешься. Пойми меня правильно, я так не могу. Мне тяжело оставаться… подругой. Я не могу так, прости. Если ты любишь её, — Ника сделала особое ударение на слове «её», — что ж, я тебе не стану мешать. Будь счастлива. Извини, если… Если что не так.

Ошарашенная её словами, я даже не удержала её, просто тупо смотрела, как она уходит. Опомнилась я, лишь когда послышался стук двери подъезда. Бросившись к окну, я увидела её: она спускалась с крыльца — чёрная стройная фигурка на белом фоне снега. Пройдя несколько шагов, она остановилась, и у меня сжалось сердце: неужели вернётся?! Нет: она остановилась, только для того чтобы закурить, и пошла быстрым шагом прочь, не оборачиваясь.

На столе ещё стояли кружки, из которых мы пили чай. Любимый человек. Единственная. Всегда была и останешься. В старой пепельнице — её окурок. Будь счастлива.

Отец, придя вечером с работы, спросил, хмурясь:

— Это что там за окурок?

— Это Никин, — ответила я.

— Она что, курит?

— Ну да.

Он помолчал, потом спросил холодным, неприятным тоном:

— А ты с ней за компанию не смолишь?

— Что ты, я не курю.

— Смотри у меня!

Он поужинал приготовленной мною едой и включил телевизор, а потому не слышал, как я у себя в комнате плакала в подушку. Несколько раз я набирала номер мобильного Ники, но она не отвечала. А потом женский голос сказал, что абонент временно недоступен. Это было в двадцать два сорок.

А в одиннадцать вечера раздался звонок — не мобильного, а домашнего телефона. Отец уже крепко спал и не слышал, как я взяла трубку и сказала:

— Да…

— Настя, извини за поздний звонок, — услышала я тихий женский голос. — Это мама Ники говорит.

— Добрый вечер, Надежда Анатольевна, — ответила я вежливо и спокойно, а внутри у меня всё сжалось и похолодело.

— Ника случайно не у тебя?

У меня оборвалось сердце: так и знала. Что-то случилось.

— Нет, её у меня сейчас нет, но она была… Некоторое время назад.

— А когда она от тебя ушла?

— Да уже давно… Ещё днём. А что?

— Да её дома всё ещё нет, а мобильный не отвечает. Звоним, звоним — всё без толку. Не отвечает… Господи, куда же она могла деваться? Обычно она всегда предупреждает, если не придёт ночевать домой. Она тебе не говорила, куда пойдёт?