Алана Инош - Слепые души

Я роняю голову на трясущиеся руки. Она гладит меня по голове.

— Настя, тебя чего так колбасит? Ну, ну… Не надо, успокойся! Может, и ерунда всё… Настёнок! Всё нормально.

— Ника, я очень тебя люблю, ты очень дорога мне, — шепчу я, всё ещё дрожа. — Не верь никому, кто станет тебе что-то предсказывать. Всё это — от лукавого. Верь только мне. А я говорю тебе: у тебя всё будет хорошо. Обещаю.

А когда Асахель даёт обещание, она его выполняет.

Ника целует меня, но не яростным укусом, как вчера, а тихонько и нежно — в щёку.

— Насть, я тебе верю. Всё будет хорошо… Не волнуйся за меня. Я больше не собьюсь, слово тебе даю. Вчера просто бес попутал…

— Вот именно — бес! Поверь мне, Ника, я видела его и знаю…

— Кого? — недоуменно хмурится она.

Я замолкаю. Да будет предано забвению твоё имя, нечистый.

— Неважно, — говорю я. — Допивай кофе — остынет.

— Если позволишь, я лучше пивка, — улыбается она и лезет в свой пакет. — Ну, ну, не хмурься… Завязываю.

Я пью вторую чашку кофе, а она потягивает пиво из горлышка, сидя на подоконнике и глядя на занимающийся рассвет. Я всё-таки как следует отчитываю её, и она терпеливо всё выслушивает с серьёзным и покаянным видом.

— Не успела вернуться домой — опять за эти глупости! Ты о маме не думаешь? О её нервах, о её сердце? Она у тебя… святая! А ты так себя ведёшь!

Ника слушает ещё минут пять, потом слезает с подоконника, обнимает меня и виновато упирается своим лбом в мой.

— Насть… Ну, всё, хватит. Не забывай, что мне сегодня ещё предстоит получить втык от мамки. Сжалься, а?.. Мне и так хреново после вчерашнего.

Но я ещё минуты три обрушиваю на её коротко стриженую голову всё, что я считаю нужным сказать, и только потом отпускаю её на балкон курить. На работу идти ещё только через два часа, и я забираюсь на диван, чтобы ещё немного поклевать носом; через десять минут приходит пахнущая табаком Ника, ложится и укладывает голову мне на колени. Гладя и приминая её жёсткий тёмный ёжик, я не замечаю, как она засыпает — и это после кофе, пива, воспитательной беседы и сигареты. Я боюсь пошевелиться, чтобы не разбудить её: так сладко она спит. Время ползёт в полузабытье, но вот пищит будильник: полседьмого. Я тормошу Нику:

— Вставай. Мне пора собираться.

Она неохотно разлепляет веки и стонет.

— Мм… Настёнок… Такой кайф — спать у тебя на коленках, и ты ломаешь его!

— Мне надо идти на работу, а тебе — домой, — говорю я. — Тебе ещё предстоит получить выговор от мамы — забыла?

— Ой, ё-моё! — измученно стонет она, садясь. — Она же меня спросит, куда я девала пятьсот рублей, которые она мне дала, а я что скажу?

Я достаю кошелёк, вынимаю оттуда названную купюру и протягиваю ей. Она хмурится.

— Настенька, что ты! Я не могу взять.

— Бери, бери, — настаиваю я. — В следующий раз будешь знать, как пропивать деньги, не тобой заработанные.

Она с тяжким вздохом принимает деньги и прячет в карман, а уже через секунду прижимается к моим коленям.

— Настёночек, любимая, ты меня уничтожила… Я не достойна тебя, даже… — она выпрямляется и отодвигается от меня, — даже прикасаться к тебе не достойна! Только вот… — Она берёт мои тапочки и целует их обе в подошву. — Только подмётки твоих тапочек и могу целовать.

— Ладно, — говорю я. — Будем считать, что урок усвоен.

В семь часов мы выходим из дома и идём пешком по уже проснувшимся улицам. Я тихонько беру Нику под руку, и наши ноги шагают рядом: мои — в белых балетках и колготках, и её — в «пацанских» мешковатых штанах с карманами и чёрных с белыми вставками полукроссовках. Наши тени проплывают по асфальту и стенам домов, ломаясь под углом, переходят улицу по «зебре» и бодают свежевыбеленный бордюр головами: с «конским хвостом» на затылке — моя голова, круглая — Никина.

— Настя! — вдруг окликают меня.

У автобусной остановки притормаживает Костина машина, и он выходит.

— Насть, ты что, забыла, что я за тобой заеду? Я приехал, звоню в домофон, а тебя нет.

В самом деле, с этой катавасией вокруг Ники я и забыла, что он обещал заехать и подбросить меня до работы. Он частенько так делает, хотя я его и не прошу об этом. После того, что я ему сказала в больничной палате, другой парень на его месте уж давно махнул бы рукой и завёл знакомство с другой девушкой, а он — нет. Он заезжает за мной утром и подбрасывает до дома вечером, но не лезет с поцелуями и ни на что не намекает, а недавно он поздравил меня с днём рождения и вручил подарочный сертификат, чтобы я сама выбрала себе подходящую вещь в магазине. Я не знаю, что это — дружба или ухаживание, но ничего большего между нами пока нет.

— Костя, извини, так получилось, — только и могу я сказать, не зная, как толком объяснить причину моей забывчивости.

А Ника, прищурившись, тихо цедит сквозь зубы:

— Так… Всё поняла.

Костя, подойдя к нам, говорит:

— Ну, ты могла бы хоть позвонить и сказать, что заезжать не надо.

Ника, глядя на него с холодным прищуром, спрашивает грубовато и враждебно:

— Ты кто такой будешь?

Её «наезд» не имеет на Костю воздействия — он лишь недружелюбно переспрашивает, двинув бровью:

— Кто я такой? С какой стати я должен отвечать на вопрос, заданный таким тоном? Сначала вы потрудитесь представиться.

Ника, усмехнувшись, сплёвывает на асфальт:

— Надо же… Джентльмен из высшего общества! Куда уж нам, обыкновенному быдлу, до вас! — И, переведя взгляд на меня, говорит мне всё с тем же прищуром, глухо и хрипло: — Настя, я пойду. Ещё раз спасибо за всё.

С отчаянием чувствуя, что разрулить эту дурацкую ситуацию у меня не получается, я цепляюсь за её руку:

— Ника, да подожди…

Её взгляд обдаёт меня холодом:

— Иди. На работу опоздаешь.

Она уходит скорым шагом, сунув руки в карманы и низко пригнув голову, а я беспомощно смотрю ей вслед, и на душе как-то гадко оттого, что так всё получилось.

— Это что был за тип? — спрашивает Костя.

— Это не тип, — отвечаю я. — Это Ника.

— Ника? — переспрашивает он, непонимающе морща лоб. — Это от «Николай»? Странно…

— Нет, Ника — это Ника. Она моя подруга.

— Она? — фыркает Костя. — А я её за парня принял! Слушай, но она так одета и подстрижена, что можно и перепутать!

Мне теперь уже ничего не остаётся, как только сесть в машину к Косте и позволить ему подвезти меня. Сначала мы молчим, а потом Костя, чтобы что-нибудь сказать, говорит:

— Ну и подруги у тебя… Брутальная девушка. Чего она на меня так наехала?

Я чувствую себя слишком усталой, чтобы объяснять, кто такая Ника, и поэтому просто молчу. Костя, не получив ответа, озадаченно мычит:

— М-да…

Проходит минута, две, и он вдруг вспоминает:

— Слушай, я же вот что хотел сказать! Мне тут сон странный приснился. Может, и чушь, но… В общем, девчушка маленькая, бегает по травке, рвёт цветочки. Я смотрю на неё и откуда-то знаю, что она моя дочка — просто знаю и всё, а откуда — непонятно. К чему бы это?