Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

— Да, — согласился Оскар.

— Мы сталкиваемся с ситуациями, которые при простом воспроизведении невозможны. Вот и возникает вопрос, как реагирует сам дехрон на процесс дешифровки? Не активируем ли мы своими действиями лишнюю информацию, которую не можем контролировать?

— Это как? — не понял Артур.

— Наши видеоносители несовершенны. Человеческий глаз всегда отличит запись от реального объекта. Но мы не можем отличить дехрон от изображения, полученного с дехрона. Мы никогда не имели дело с этой средой. Нужно дождаться Мирославу. Без ее помощи мы до бесконечности будем перебирать варианты и строить гипотезы. Нужен человек, который однажды своими глазами видел дехрон, иначе работа попросту сгинет в хаосе.

— Тогда я мигом в аэропорт и обратно! — пообещал Артур. — Вы только не сгиньте в хаосе, пока я не вернусь.

— Больному не понять, за что здоровые люди распяли на кресте Бога, — заметил Валех. — Ученому не понять, как Бог мог выстроить мир из хаоса. И тот, и другой боятся приблизиться рассудком к неизвестности, потому что не знают: безумие и хаос, — такие же естественные состояния мироздания, как жизнь и смерть. Просто Великий Безумец создал из пустоты землю и небо. Просто Ему показалось, что это хорошо. На тот момент у Бога не было оппонента, способного доказать абсурд.

— Разве абсурд нуждается в доказательстве?

— Однажды между землей и небом воцарился порядок, — продолжил Валех. — Порядок наплодил устойчивые формы, формы наполнились однотипным содержанием, придумали иерархию, чтобы различаться между собой. Иерархия придумала ценности. Ценности наделили кого-то бременем власти, а власть наградила своих обладателей ощущением безысходности и бессмысленности сущего. В хаосе, как в безумии, не было безысходности. Через него от Творца в наследство Человеку передалась тоска по свободе, которой он никогда не знал. Тоска по первобытной природе души, обретенной до сотворения мира. Свобода, истинного смысла которой Человеку никогда не понять.

— Ты испугался, что Боровский прав, Валех? Ты допустил, что человечество может одновременно верить в Бога и постигать его своим умом? От одной мысли тебе стало не по себе, потому что больше Страшного суда, больше всего на свете, Ангел боится соперничать с Человеком на равных? Стать лишним звеном в иерархии между Богом и Человеком?

— Истинный дехрон ученому глазу невиден. Он понятен только в безумии. И хаос не может быть познан существом, возникшим в разумном космосе.

— Я не о хаосе, я о твоей абстрактной картине мира, о той дырявой стене, которую ты в спешке нагородил между Ангелом и Человеком. О стене, которая кому-то из нас рано или поздно рухнет на голову.

— За этой стеной для каждого своя истина. Ангел подозревает Человека в вероотступничестве, но сам не знает, способны ли эти существа во что-либо верить. Человек уверен, что Ангел всегда ему лжет, а сам не видит разницы между правдой и ложью.

— Ангела можно понять. Если ты, Валех, испугался дехронального проектора, значит, идея верная.

— Вернее не придумаешь, — согласился Валех. — Только мир устроен совершенно не так, как удобно физиками, и создан не для того, чтобы физики его объясняли. Мир, сотворенный из хаоса, однажды туда вернется.

Когда в следующий раз Артур появился у Оскара, его и ждать перестали. За это время ученый с ассистентом могли не только сгинуть. За это время при комнатной температуре мог испариться мировой океан. Но одинокий гость был встречен тепло и радушно:

— Деев! — зашипел Оскар, пропуская товарища в коридор. — Ты хоть раз в жизни сделал то, о чем тебя попросили? Хотя бы раз в порядке разнообразия?

— А чего я сделал? — не понял Артур.

— Где графиня, придурок?

— Я тут причем?

— Что я говорил, Учитель?

— Я ей сказал, — оправдывался Деев. — Но у их сиятельства шило в башке.

— Проходи, Артур, — пригласил Боровский.

— Честно, Натан Валерьяныч! Разве б я вам брехал? Я все сказал, как вы просили, а они улетели к доктору и теперь неизвестно когда явятся. Не раньше, чем Сима согласится смотреть за ее дочкой. Их сиятельство… оно ж упертое до страшного ужаса. Я говорил, давай хоть переночуем у Валерьяныча…

— У Миры есть дочь? — удивился Натан.

— Я сам не знал. Да она на их сиятельство не похожа. Она похожа только на ейного голубца.

— Подожди, Артур, — растерялся Боровский. — Почему же она скрывала?

— Понятно, почему. Девице на вид лет двадцать, а мозги трехлетнего ребенка.

— Нет, — возразил Натан. — На Мирославу это не похоже. Должна быть причина…

— Иллюзорная память, Натан Валерьянович, — предположил Оскар.

— Иллюзорная память? — удивился Учитель. — Иллюзии не меняются просто так одна на другую. Что-то мы опять нарушили в этом мире. Сделали что-то, чего не должны были делать. Или наоборот, не сделали того, что должны. Гармония мира хрупка.

— А мы тут причем? — удивился Артур. — Я вообще ничего не делал. Это их сиятельство. Чего они там вытворяют, в своих Парижах, ни в какой памяти не удержится. А если еще напьются, так на утро не вспомнят, кто такие. Только в полиции их опознают. Я эту тусовку видел, Натан Валерьянович. Вы просто святой по сравнению с ними.

— Почему же она не приехала сюда с дочкой?

— Ладно бы с дочкой. Они ж и кота с собой привезли, будто здесь этого добра не навалом. Жирного, наглого. Мордулет со сковороду. Я увидел — испугался, думал, рысь. Как она его перла? Я еле поднял.

— Ясно, Деев, — осенило Оскара, — графиня променяла тебя на кота.

— Объясняю для лопоухих: кот девочкин. Притащен был в Москву без ветеринарных справок, таможня его сперва захапала, потом не обрадовалась. Пока мы, как дураки, бегали, справки собирали, взятки раздавали, этот гад дрых на столе начальника таможни и поджирался с ихних харчей. Я его через неделю вообще поднять не смог. В сумку не влез, на телеге катили, хвост по полу волочился. Их сиятельству было никуда не до поездок. Теперь все! Пусть доктор их нянчит. Честное слово, Натан Валерьянович, если б мы могли вырваться хотя бы на полдня…

— Одно слово, — вздохнул Оскар, — деструктивная личность! Учитель, Деева надо в ошейник и на цепь. Там ему самое место.

— Ладно, — махнул рукой Натан. — Будем ждать. Если б не заказ, можно было бы Миру не дергать. Но как я сдам прибор в эксплуатацию, если он не протестирован до конца?

— Я тоже видел дехрон, — напомнил Артур. — Могли бы меня использовать.

— Ни в коем случае! — воскликнул Оскар.

— Человеческому глазу доступны только интерпретационные конструкции. Мне нужен эксперт, который был в самой среде. Либо Мирослава, либо Георгий. — Профессор ушел на кухню, виноватый Артур поволокся за ним. — Я считаю, что нам лучше отложить эксперимент, пока кто-то из них не объявится. На данном этапе мы сделали, что могли… — Камера была отделена от штатива, металлические пластины сложены стопками на полу, но компьютер работал в прежнем режиме, и столбики цифр также бодро мерцали в углу экрана.