Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

— Лежи! — с раздражением повторила графиня.

Образы растворились, картина померкла.

— Почему?!.. — негодовал профессор. — Разве ты не объяснил ситуацию?

— А толку-то? — на бегу оправдывался Артур. — Они сказали, что вертолеты только для торжественных стихийных бедствий… Когда иностранное телевидение снимает…

— Разве у нас не бедствие?

— Я сказал, что чувак угорел. Они сказали, что для чувака машины хватит.

— И где же машина? — возмущался Натан.

— У церкви! Они полдороги прошли и встали колом.

— Ты ничего не объяснил этим несчастным медикам!..

— Я сказал, что сгорел сарай, а они не поверили! — отбивался Артур. — Они спросили, как мы умудрились в такой-то ливень сарай спалить? Я сказал, что мы не виноваты, шаровая молния залетела. Так они вообще стали ржать…

— Ну, Артур… — сокрушался Натан. — Ну, как же так!

— Они не верят, что шаровые молнии в сарай залетают. Я им честно сказал, тут их столько, что в сортире невозможно закрыться. Пока от трех отобьешься, четвертая прицелится в лоб. Они уперлись, всучили мне носилки, дальше, говорят, топай сам, а мы здесь покурим. Так я же бежал бегом всю дорогу…

— Эх, Артур, Артур… — переживал Боровский.

Оскар услышал голос Учителя совсем близко.

— Очнулся, — сообщила графиня.

Профессор кинул носилки в траву.

— Как ты? — склонился он над немощным учеником.

Зрение ненадолго вернулось к Оскару, но дар речи пропал.

— Держись, парень! — приказал Учитель. — Держись! Все будет хорошо!

Мира незаметно ускользнула. На ее растрепанной постели валялись бумаги, записная книжка, с выпавшими из нее визитками, развороченная сумка блестела замком из-под кровати. Она достала документы, фотографию матери, фотографии самой Миры: детские, первый паспорт, друг, с которым переписывалась после гимназии. Мира нашла студенческие фото подруг и пачку пожелтевших дагерротипов, хранивших память о ее предках. Репродукция с картины, запечатлевшей генерала Виноградова в орденах, тоже была на месте. Ее оригинал, признанный культурным достоянием России, наследникам не отдали, оставили пылиться в музейных запасниках. Фотографии бывшей фамильной усадьбы Клавдия Виноградова сделала сама, когда работала в музее. Она мечтала пристроить туда же дочь в качестве живого экспоната, но Мира не любила дом предков, чувствовала себя потерянной среди высоких колон и бесконечных комнат. Она не помнила, кем приходятся ей люди на портретах… Единственный раз в жизни она упомянула свой титул в объявлении о пропаже кольца, потому что до смерти испугалась, что не найдет. Она бы не возила с собой реликвий, если бы не настояние матери. Она бы с удовольствием сменила фамилию, например, на мадам Хант, но фотографии Юргена Ханта в чемодане не нашлось, тем более не нашлось фотографий, на которых он вместе с Мирой. В записной книжке не нашлось телефонов Ханта, не нашлось ни одного телефона их общих друзей и знакомых. Мира не узнала записную книжку. Она бы заподозрила подвох, но все листы оказались на месте, даже просроченный билет на самолет был цел, и расписание движение автобусов до Варны… И масса других бесполезных бумаг, наспех сунутых в дорожную сумку, визитки идиотов, которые клеились к ней на курорте, карта Слупицы, нарисованная Артуром… все на свете, кроме самого необходимого.

Артур поднялся наверх, убедиться, что их сиятельство не рыдает.

— Ну, что? — равнодушно спросила Мира.

— Живой, — ответил Артур. — А ты?

— Ты же помнишь Ханта с Даниелем? Ты же видел их здесь!

— Ну, видел… — подтвердил Артур и вышел на улицу.

Мира швырнула фотографии на кровать и закрыла лицо руками. Слез не осталось, за прошедшую ночь они оказались выплаканы до последней капли. Снизу слышались шаги, разговоры. Кто-то хлопнул дверью, вернулся и еще раз хлопнул, но это был не Юрген Хант. Когда шаги удалились, в дом вернулась тишина, полная и окончательная.

«Думаешь, я родился для кино? — спросил ее однажды Хант. — Ничего подобного, детка. Кино — это анестезия. Обман чувств. Способ перетерпеть жизнь, которой меня наградили, помимо желания. И ты должна терпеть. А если станет невыносимо, вспомни о смерти, и полегчает…»

— Моей анестезией был ты, Юрген, — сказала Мира. — И моей жизнью был ты, и моей смертью…

Новое явление Артура заставило Миру взять себя в руки. Ей показалось, что прошло полдня, что ее искали с полицией, бегали по горам и почти что похоронили…

— Ты как? — спросил Артур. — Я возьму твои деньги, ладно?

— Возьми, — вздохнула графиня. — Тем более что это твои деньги.

— Я на всякий случай. Вдруг в больнице понадобятся…

— Можно, я не поеду с вами в больницу?

— Можно, — разрешил Артур. — Рыжий молодцом. Почти очухался, только с глазами что-то…

— Артур, ты ведь правда их помнишь? Ханта и Даниеля… Скажи, ведь мне не приснилась вся моя жизнь?

Артур присел на кровать.

— Если бы я не помнил, тебе бы легче было, да?

— Ты еще голубцами их обозвал, а я обиделась.

— Помню я твоих голубцов.

— Скажи, что видел их здесь своими глазами…

— Ну, еще бы! У меня-то с глазами порядок. Даниель вообще нормальный мужик. Если бы не он, мы бы хрен отбились. Гусь бы Оську пристрелил, а потом меня.

— Спасибо…

Мира не удержала слезы, они снова потекли по щеками.

— Э… — протянул Артур. — Мы так не договаривались.

— Я в порядке.

— Нет, графиня! Дом и так съехал на бок, ты хочешь, чтобы его смыло с горы? Я скоро вернусь… Только до машины их провожу, ладно?

— Артур, спасибо тебе за все…

— Ты погоди. Я за три часа туда и обратно, только доведу до села. Они просили меня взять денег и кое-какие шмотки. Я туда и обратно. — Мира кивнула. — А ты меня подождешь и не будешь реветь.

Мира кивнула еще раз, и Артур убежал. Когда он вернулся, стояла глубокая ночь. Дом был пуст. Разобранная сумка валялся на полу. Пропали только рюкзак и фотографии с документами. Артур примчался к дольмену, стукнул кулаком в закрытые ворота, побежал обратно в селение — никто не видел иностранку с рюкзаком. К утру Артур добрался до аэропорта. Там была тьма тьмущая иностранок, и все с рюкзаками.

— Родственник? — спросил заведующий отделением печального Натана.

— Учитель.

— Как мне связаться с семьей господина Шутова?

— У Оскара нет семьи.

— С кем-то из близких…

— Нет, — ответил Натан. — У Оскара нет ни родственников, ни близких.

— Войдите, — врач пригласил профессора в кабинет. — Я не дам разрешения на транспортировку больного в Москву, пока состояние не стабилизируется.

— Что с ним?

— Это я вас должен спросить! Отравление угарным газом незначительно. Следов ожога на теле нет. Это я вас должен спросить, что случилось? — заведующий отделением подозрительно поглядел на грязные ботинки Натана. — У господина Шутова истощение организма, — объяснил он. — Абсолютное истощение… до критического предела. Этим я объясняю временную потерю зрения и сердечную аритмию. Ему повезет, если не пострадал мозг. Интересно знать, отчего? Ваш ученик много дней провел за рулем без отдыха и питания?