Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает

На столе лежала открытая книга: не самый лучший список с «Поэтики» Усмана Тимейского. Рядом покоился потрепанный пергамент с десятком строф, половина из которых, к тому же, была зачеркнута — всё, что сумел выдавить из себя Туран за время, проведенное в поместье. Сегодня он окончательно осознал, что разучился складывать стихи. И виной всему это место, изменившее мысли. Место превратило их в мясных червей, которые прочно обосновались в Турановой голове, выедая остатки его-прежнего.

Скоро совсем не останется Турана ДжуШена, а тот, который придет на смену, будет… Неизвестно какой, но иной. Так зачем мучиться, оттягивать его появление?

Для начала Туран взял со стола пергамент и, сложив его в несколько раз, подпихнул под ножку стола — хоть качаться перестанет. Взгляд остановился на чернильнице и напоследок мелькнула шальная мысль осушить ее одним глотком: они так делали совсем мальчишками в студиях Байшарры. Но писать предстоит много, пусть и не стихи. Сперва же…

Вытащив сундук, Туран поставил его набок. Проведя ладонью по неровной поверхности, он нашел нужные точки и надавил до хруста в пальцах. Щелкнули потайные пружины, отпуская крышку. Полость под ней была достаточно велика, чтобы вместить несколько кинжалов и оплетенных сталью пузырьков.

Туран выбирал тщательно. Остановившись на клинке, что более всего походил на тонкую спицу, он надолго погрузил острие в одну из склянок с бесцветной жидкостью. После обернув тряпицей, спрятал стилет под куртку. Опасно? Опасно. Но надо с чего-то начинать. Начинать по-настоящему.

Воняло сцершьим пометом и тухлятиной. Запертая в отдельном загоне Красная лежала бездвижно, но почуяв человека, осторожно зашипела. Огонек Турановой свечи отразился на чешуе и глазах сцерхи.

— Не шуми, — прошептал Туран.

Красная попыталась лизнуть ладонь. Язык горячий и сухой, а на шее и плечах виднеются рваные полосы, стянутые грубой нитью, покрытые толстым слоем Ишасовой мази. Больно ей…

Всем больно.

Лучше бы она тогда скорлупой подавилась, лучше бы сама издохла.

— Теперь мне не жаль и тебя.

Туран, оттолкнув ластящуюся башку, со всей силы ткнул кинжалом в одну из многочисленных ран и даже успел выдернуть его, отскакивая в дальний угол. Красная содрогнулась, перекрутилась, будто дождевой червь на игле, и затихла.

Не забыв подобрать тряпицу, в которую был упрятан стилет, Туран вышел в коридор. Этой ночью он впервые проспал больше трех часов подряд.

— Сдохла?

— Сдохла.

Стоя над мертвой сцерхой, Ыйрам недовольно глядел на Ишаса и Турана. Рядом суетился Ирджин, приподымая веки и тыча в подсохшую кровь прозрачной палочкой.

— Это из-за ее драки с Желтоглазой?

— Это из-за ее раны от охотника. — Туран был спокоен. — Желтая почуяла кровь и полезла в драку. Ну и подрали друг друга. Смотрите, как глубоко. Сегодня издохла одна, завтра издохнет вторая.

— Ирджин, ваше менение?

— Мое мнение в том, что не надо было Куне волю давать, — ответил кам, засовывая руку в рукавице по локоть в глотку сцерхе. — Туран прав.

— Ирджин, — Ыйрам понизил голос, но твердости от этого не уменьшилось. — Я вас уважаю, но Куна направлен сюда хан-табунарием Тавашем-шадом.

— Ну тогда ждите, пока ваш Куна переубивает всех ящеров.

— Потери неизбежны. Дрессировать и натаскивать их как-то надо. Возраст уже позволяет.

— Ну, это ваши заботы, — произнес кам, счищая слизь с рукавицы в колбу. — Мои же дела здесь почти закончены. И я с превеликим удовольствием уберусь из этой дыры.

Ыйрам лишь пожал плечами и вышел из сарая, поманив за собой Ишаса.

— Вы поможете мне дотащить все это добро до лаборатории? — спросил Ирджин, кивая на ящик с мензурками и длинный штатив. — Только осторожно.

Туран подхватил нескладную штуковину, которая все время норовила сложиться, и понес ее в правое крыло. Уже провернув ключ в замке, Ирджин тихо произнес:

— Я знаю, что Красную убили вы. Не желаете побеседовать об этом?

Дверь распахнулась. Шагах в трех от порога, растопырив руки, будто желая обнять случайного гостя, стоял голем.

— Спи, рано еще. — Ырхыз сонно зевает и переворачивается на спину. Нащупав меховое одеяло, тегин тянет его вверх, укрывая почти до подбородка. Длинный светлый ворс щекочет ноздри и потому хочется чихать.

Элья проснулась окончательно. Перед носом стена: темные шкуры, синий шелк с золотыми шляпками гвоздей, чуть дальше, в тени — сундуки с горбатыми крышками и чаши-светильники, пламя в которых погасло. Значит, уже утро. Окон в комнате нет, но она научилась определять время. И еще многому научилась.

— Почему ты всегда так рано просыпаешься? — бормочет Ырхыз. — И опять замерзла. У тебя мурашки тут и тут.

Ледяное колечко касается кожи, а палец скользит по позвонкам.

— Я зимой тоже мерзну.

Это Элья знала.

За прошедшие дни она вообще многое узнала о тегине. Ырхыз Эри Хэбу А-Ты, владетельный князь Аррконы, Юкана и Таври, будущий каган, будущий повелитель. И мальчишка, который любит горячее подсоленное молоко и сухие хлебцы. Ест, разламывая, а крошки собирает подушечками пальцев и слизывает. Ему так вкуснее.

Он плохо видит в сумерках и не любит темноты, поэтому всю ночь в комнате горит огонь, самый обыкновенный, потому как эмановых светильников Ырхыз тоже не любит. И отравы опасается, но как-то неровно, то забывает напрочь, то, вдруг вспомнив, кидает еду уродцам, что вертятся вокруг стола. Однажды и Элью заставил перепробовать с десяток блюд, а сам так ни к одному и не притронулся.

Нет, теперь ее зовут Элы, лучше запомнить и отзываться. Бутафория — еще одно оружие, не менее опасное, чем меч. Лучше не заострять внимания на мелочах. К примеру на том, что молоко она ненавидит. И тегина тоже. Намного полезнее сосредоточиться на том, куда бить в случае необходимости. Высчитать удар, точный, сильный, а главное — эффективный.