Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает

— Не подумай, Владыка, я не имею ничего против вашего народа, и Элы тому доказательство. Но склан развязали войну…

— Ясноокий!

— Не сметь перебивать! — рявкнул Ырхыз, не оборачиваясь. — А тебе, Владыка, я скажу: будем договариваться. Но помни о фактории Рушшид. И о шанжийской переправе. А я буду помнить о ночи на середину весны и о дожде под Гуфраном. И все мы будем помнить Вед-Хаальд. Или вам не довелось там побывать? Тогда спросите у Элы, она расскажет. Расскажешь им, Элы?

…ничего не говори, Эль. Потом. Завтра. У нас с тобой будет завтра, и послезавтра тоже, и почти вечность. Не торопи. Не торопись. Вот, посмотри.

На кончиках пальцев рождается жемчужина. Снежно-белый, вязкий свет гаснет, отвердевая. У Скэра всегда получался линг, совершенный по форме и цвету.

— Много ненужных слов, — сказал Фаахи. Ногти у него поседели, видать, скоро сдохнет. Все рано или поздно сдыхают, сколь бы хитры ни были. — Принципиальные вопросы решены благодаря уму и немногословности ваших советников. Надеюсь, вы уже вникли во все тонкости. Поэтому будем договариваться, но советую помнить, что весьма трудно говорить с тем, кто думает о войне.

— Думать о войне — не всегда значит воевать.

— А воевать — не всегда значит думать. — Скэр тоже поставил локти на стол, скопировав нарочито расслабленную позу тегина.

Поиграем в зеркало? Я — это ты. Ты — это я. Только чур не подсматривать… что я сделаю, если?..

— Ибо тот, кто думает, — продолжил Скэр, — никогда не оставит рядом существо, уже однажды ударившее в спину. Подлость имеет обыкновение повторяться. Расскажешь ему… Элы?

И все-таки он — сволочь. Но до чего знакомая сволочь! Темный графит кожи на кончиках пальцев светлеет, отчего те кажутся обожженными. Вздувшиеся сосуды сплетаются сложным рунным узором. И черными веснушками на серой коже выступают бляхи омертвевшей кожи. Единственной неправильной чертой в облике Владыки является нос — массивный, приплюснутый, с темными прорезями ноздрей.

А вот тегин гармоничен в своей дисгармонии. Хотя ему можно, он ведь всего-навсего человек.

Ырхыз, подхватив с вазы светящийся шарик, повертел в руках, уронил на пол и, с показной брезгливостью вытерев пальцы о халат, произнес:

— Бояться нужно не того, кто бьет в спину, а того, кто учит так бить. Элы, садись. И вы, дядя. И ты.

— Бракаар, сядь, — подержал тегина Фраахи. — Нам всем следует успокоиться и вернуться к делу, которое несоизмеримо важнее личных эмоций. Ко всему я полагаю, что юный гебораан не имел намерения оскорбить кого-либо.

Разные во всем. Скэр осторожный и аккуратный, Ырхызу плевать и на то, и на другое.

— Совершенно верно, — поспешил согласиться Урлак. — Давайте вернемся к главному.

— Мир будет подписан?

— Несомненно. Основные договоренности достигнуты. Остальное — со временем.

— Тогда перейдем к формальностям.

Элья вдруг поняла, что все, происходящее в зале — фарс, преисполненный помпезности и неторопливый, словно участники его желали в полной мере насладиться представлением.

Снова приветствие и титулы, имена, вежливые поклоны и еще более вежливые, лживые слова.

…не уходи, Эль, мне без тебя тоскливо. Знаешь, если вдруг случиться, что ты исчезнешь, просто вдруг возьмешь и исчезнешь, то и я вместе с тобой…

Вручение верительных грамот. Наирские — выжженные на тонкой, почти прозрачной коже, скланьи — желтые свитки с лиловым узором иероглифов. Вручение даров. Шапка из золотых монет и самоцветов в обмен на набор хрустальных флаконов с редкими и дорогими эссенциями. Благодарность.

…если кто-нибудь прикончит этого ублюдка, я буду благодарен…

Перерыв и трапеза, формально считающаяся неформальной.

Танцовщицы, гимнасты, шпагоглотатели и огневики с пламенными колесами. Карликовые големы, то ли пляшущие, то ли воюющие друг с другом на золоченых блюдах. Чтецы…

…нет, Эль, больше не надо. Ты совсем не чувствуешь пауз и интонаций. Пусть декламируют те, кто создан для этого, а ты оставайся фейхтом. Моим фейхтом.

Пальцы скользят по крылу. Очень нежно.

Молчание. Безразличность Владыки, сосредоточенность главы канцелярии, показное спокойствие Фраахи и горящий ненавистью взгляд Бракаара. Урлак пытается завязать беседу, Кырым наблюдает за тегином. Сам Ырхыз за время трапезы не произнес ни слова. Только обережец, от харуса полученный, в руках вертит, то пальцами ощупывает, то по ладони пытается катить, то и вовсе к губам прикладывая.

Ырхыз — мальчишка, Скэр — мужчина. Оба отвратительны, как и этот зал с обилием позолоты.

Но фарс продолжается.

Торжественные речи. Хмурый тегин уже не скрывая мнет пальцами шрам. Склан раздражены зрелищем неаккуратно трапезничающих людей. Обеспокоенный Кырым шепотом отдает распоряжения, после которых артисты исчезают, а грязные столы с остатками блюд сменяются чистыми, убранными узорчатым шелком. Тем самым «Дымом средних островов», что рождается в мастерских Ун-Кааш.

Музыка смолкла.

Две шкатулки, четыре свитка пергамента — два на языке склан, два на наирэ; чернильница, перья, кисти, воск, печати.

Ырхыз сжал голову в ладонях. Бледный и мокрый от пота, но держится. Его почти жаль, но договор еще не скреплен.

Свитки разворачивают, закрепляя на посеребренных рамах. Зачитывают. Голос Урлака заполняет пустоту зала. Посажный князь спешит и это тоже заметно. Или лишь кажется, что заметно?

Вот Бракаар на всех четырех экземплярах оставил черную спираль полномочного посла Совета, фамильный знак Урсов и малый символ имени. Крылья его дрожат, готовые в любой момент вспыхнуть, складки на фракке разошлись и фибула перекосилась. Неаккуратный он.

Резкий росчерк пера кама. Фраахи… Возится долго, пытаясь управиться с кистью, а та норовит выскользнуть из утерявших былую ловкость пальцев, и падает-таки, оставив на одном из пергаментов чернильное пятно.

Этот экземпляр отдадут людям — зануда Маах не вынесет подобного кошмара.

…и это еще раз доказывает, что установленный порядок более чем правилен. Вот смотри, ты родилась и… как узнать, кем ты будешь? Как определить, чего ты достигнешь? И нужно ли тебе вообще к чему-то стремиться, если этого попросту не дано? Зачем учить музыке глухого, а живописи слепца?

Имя Урлака выглядит угловатым и корявым, и Маах беззвучно вздыхает.

Красные чернила для Скэра. Подпись Владыки идеальна и совершенно одинакова на всех четырех экземплярах договора.

— Ясноокий, прошу, — Кырым склонился над тегином, верно, пытаясь понять, не задремал ли тот. Элья могла бы поручиться, что Ырхыз не спит. Просто прикрыл глаза и ждет.

Плохо ему. Почему никто не замечает, насколько ему плохо?

Ырхыз встрепенулся, неловко поднялся и обвел мутным взглядом зал.