Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

Дон Мануэль подошел к Фрайдис, вообще не обращая внимания на заколдованных зверей, и взял ее за руки.

— Моя милая, неужели ты думаешь, что я — счастливый человек?

Она посмотрела на него снизу вверх. И, когда она отвечала, ее голос дрожал.

— Я сделала тебя счастливым, Мануэль. Я бы всегда делала тебя счастливым.

— Интересно, делала ли бы. Да ладно, в любом случае на мне лежит обязательство. Я нахожу, что никогда в человеческой жизни не обнаруживается недостатка в тех или иных обязательствах, и мы должны браться за каждое из них, не надеясь преуспеть лично, но просто стремясь его выполнить. Это не очень веселое занятие. И это разрушительное занятие!

Она же сказала:

— Я никогда не думала, что буду о тебе жалеть. Почему я должна горевать из — за тебя, седой предатель?

Он хрипло ответил:

— Я не горжусь тем, что сделал со своей жизнью, и с твоей жизнью, и с жизнью этой женщины, но, думаешь, я буду из — за этого хныкать? Нет, Фрайдис. Юноша, любивший и бросивший тебя, здесь, — он стукнул себя в грудь, — запертый, заточенный до конца жизни, умирающий в полном одиночестве. В общем — то я — хитрый тюремщик: ему не убежать. Нет, даже в самом конце, милая Фрайдис, существует обет молчания.

Она бессильно сказала:

— Мне жаль. Даже в самом конце ты подарил мне новую печаль…

С минуту они стояли, глядя друг на друга, и она впоследствии вспоминала его грустную, но в то же время лукавую улыбку. Им двоим больше нечего было делить ни в речах, ни в делах.

Затем Фрайдис исчезла, и вместе с ней исчезли и заколдованные звери, и замок, словно растаял дым. И Мануэль стоял под открытым небом на убранном поле, один с женой и ребенком, в то время как к берегу причаливал корабль Мирамона. Ниафер спала. Но тут проснулась девочка, чтобы взглянуть на мир, в который она волей — неволей была призвана, и девочка начала плакать.

Дон Мануэль осторожно погладил это пугающе маленькое существо сильной красивой рукой, с которой пропало обручальное кольцо. Это потребует объяснений. Поэтому, возможно, дон Мануэль посвятил короткое ожидание на убранном поле размышлениям о том, как ему рассказать о происшедшем жене, когда та проснется и спросит его, потому что в старину это была проблема, которую ни один благоразумный муж не мог не взвешивать со всем вниманием.

Тут по трапу корабля сошло семь трубачей, одетых в блестящие пледы: каждый вел на серебряной цепи борзую, и каждая из семи борзых держала в зубах золотое яблоко. За ними последовали трое менестрелей, трое священников и трое шутов: все были в венках из роз и с посохами. Затем на берег сошел Мирамон Ллуагор — повелитель девяти снов и князь семи безумий. За ним последовало совершенно невероятное общество. Но с ними прибыла и его жена Жизель с их маленьким сыном Деметрием, названным так в честь старого графа Арнейского. И, говорят, именно этому мальчику, тогда еще завернутому в пеленки, было суждено стать убийцей собственного отца — мудрого Мирамона Ллуагора.

Госпожа Ниафер проснулась, и женщины отошли в сторонку, чтобы сравнить и обсудить своих младенцев. Они положили детей в одну колыбель. Много позднее эти двое вновь лягут вот так же вместе, и из — за этого девушка обретет долгую печаль, а юноша — смерть.

Между тем курносый повелитель девяти снов и косоглазый граф Пуактесмский сели на берегу реки поговорить о более серьезных вопросах, чем круп и режущиеся зубы. К этому времени солнце поднялось уже высоко, так что поспешно со всех концов света появились Кан, Мулук, Хиш и Кавак и натянули голубой полог, чтобы скрыть беседу их господина с доном Мануэлем.

— Что это такое, — спросил в первую очередь Мирамон Ллуагор у дона Мануэля, — я слышал о твоем союзе с Филистией и о твоих сделках с народом, который говорит, что мои изящнейшие создания — не что иное, как несварение желудка?

— Я потерял Пуактесм, — говорит Мануэль, — а филистеры предложили поддержать меня в моих притязаниях.

— Но я этого никогда не позволю! Я, создающий все сновидения, никогда не смогу с этим согласиться, и ни один филистер никогда не войдет в Пуактесм. Почему ты не пришел с самого начала за помощью ко мне, вместо того чтобы терять время на этих обыкновенных королей и королев? — раздраженно спросил волшебник. — И неужели тебе не стыдно заключать союзы с Филистией, помня, как ты раньше следовал своим помыслам и своему желанию?

— В общем, — отвечал Мануэль, — пока я не получил от Филистии ничего, кроме красивых слов, и союз еще не заключен.

— Очень хорошо. Только давай по порядку. Во — первых, ты желаешь завладеть Пуактесмом…

— Нет, не особо, но приходится соблюдать внешние приличия, а моя жена думает, что мне было бы лучше спасти этот край от ига язычников норманнов и таким образом предоставить ей подходящий дом.

— Далее: я должен заполучить для тебя эту страну, поскольку нет смысла противостоять нашим женам в подобных вопросах.

— Я рад твоему решению…

— Между нами, Мануэль. Думаю, ты теперь начал понимать причины, которые вынудили меня принести тебе волшебный меч Фламберж в самом начале нашего знакомства, и узнал, кто в большинстве семей обладает мужским характером.

— Нет, ничего подобного, Мирамон, ибо моя жена — милейшая женщина, исполненная сознания долга, и она никогда мне ни в чем не перечит.

Мирамон одобрительно кивнул.

— Ты совершенно прав, ибо нас могут подслушать. Поэтому давай продолжим, и прекрати меня перебивать. Далее: ты должен владеть Пуактесмом, и твои потомки вечно должны владеть Пуактесмом — не как фьефом, но как наследным феодом. Далее: ты будешь владеть этими землями, находясь под властью не какого — либо святого вроде Фердинанда, но под властью совершенно другого сеньора, которого назначу я. Далее: он, конечно, будет править, во всем подчиняясь моим фантазиям, и будет полностью управляем мною, как и все сновидения.

— Поскольку дань разумная, я пока не вижу возражений твоим условиям. Но кто будет моим сюзереном?

— Человек, которого ты можешь помнить, — ответил Мирамон и сделал знак радужной толпе своих приспешников.

По этому жесту один из них шагнул вперед. Это был высокий, худощавый юнец с румяными щеками, широко расставленными глазами и небольшой головой, покрытой густыми, вьющимися темно — рыжими волосами. И Мануэль сразу же его узнал, поскольку у Мануэля были все причины запомнить странный разговор, который он вел с этим самым Горвендилом сразу же после того, как Ниафер ускакала прочь с ужасным братом Мирамона.

— Но вы не думаете, что этот Горвендил сумасшедший? — шепотом спросил дон Мануэль у волшебника.

— Думаю, он частенько производит такое впечатление.