Александр Скуридин - Мать-река

К вечеру похолодало. Николай растопил жестяную печурку, и палатка быстро прогрелась. Он всматривался в мельтешение огня в топочном отверстии и думал о своей жизни. Николаю, вдруг, пришли на ум есенинские строки: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…», и грусть острым ножом полоснула по сердцу.

Нет! Жизнь не приснилась, она была, своя, как у каждого человека, наполненная личными, далёкими воспоминаниями детства, зрелости. Это сейчас она как бы приостановилась, зависла, видимо, перед тем, как начать новый виток, новый разбег.

Жили Климовы в заполярной деревне Вертлуги, которая расположена на берегу великой северной реки Печоры. Бытие здесь тихое, неторопливое, как течение полноводной реки.

В любой деревне в те годы обязательно имелся хотя бы один колдун или колдунья. Знания ведовства шли из глубокой старины, передаваясь из поколения в поколение. Океан ещё неизученной наукой энергии жил своей, особой жизнью, активно вмешиваясь в физический, видимый мир. Тот, другой, Тонкий мир вмещает в себя всё. И если познать законы управления им, то можно действовать и в видимом мире безошибочно, изумляя окружающих, не умеющих выйти за пределы физической природы.

Колдуны различаются на два типа: белые и чёрные, впрочем, как и все остальные люди. Вернее, всякому человеку изначально даётся выбор: принять светлую или тёмную сторону жизни, и выбор этот он делает каждый день, каждый момент времени.

Дед Николки Касьян был очень известным потомственным колдуном, успешно сражавшийся против чёрных своих собратьев. Он являлся главой самой лучшей и благородной части ведовства, непонятно-жуткого для непосвящённых древнего ордена тайного знания.

«Мы — ведуны и ведуньи, — рассказывал дед Касьян внуку, — исчисляем свой род от славных ариев». — «А кто такие арии?» — спрашивал малолетний Николка. «Народ столь старинный, что о нём и позабыли вовсе». — «Вы, тятя, мне мальца не сбивайте», — проявлял своё недовольство подобными разговорами отец. «Эх, Лёшка, быть Николке моим преемником», — усмехнулся, помнится, однажды дед. «Не бывать тому!» — крикнул, багровея, отец. «Судьбу, Лексей, не переиначишь…» — тихо ответствовал Климов-старший.

— Хочешь быть ведуном? — спросил однажды дед Касьян напрямик у любимого внука.

— Колдовать? Да ни в жисть! — честно признался мальчик, хотя ему в чём-то и нравилась эта тайная, скрытая от всех дедовская деятельность.

— А глазёнки-то зажглись! — с удовлетворением отметил дед и добавил строго: — Ведать, сие означает — знать. — И зашёлся булькающим смехом, сильно напугав отца Николки, боящегося того, что «малец может пойти по стопам» деда-колдуна.

В то, памятное, лето дед Касьян сказал однажды вечером сыну и невестке:

— Мы с Николкой поедем на зимовье, хочу напоследок его посетить.

— Что вы такое говорите! — всплеснула руками мать и добавила: — Да вы ещё всех нас переживёте!

— Нет, Клава, я твёрдо знаю: близок мой срок… — ответил старый колдун.

В горнице нависла тишина, только малолетний кот-игрун теребил возле печи прутья веника.

— Кыш, варнак! — закричала мать на кота и тихо пробормотала: — Тоже мне, умиральщик.

Но и она, и её муж понимали: дед Касьян подобрался к предельному и дальше ему вряд ли проскрипеть. Шутка ли, колдуну пошёл девяносто четвёртый год!

Что и говорить, жили Климовы под попечительством Касьяна как у Христа за пазухой. Все трудности послевоенных годов как-то обходили их избу стороной. Алексей и Вера работали в рыбацкой артели, числились на хорошем счету у начальства. Это всё потому, что дед Касьян лечил не только местную деревенскую «головку», но и вернул к жизни жену «самого» первого секретаря райкома партии. А в шестьдесят первом году, в аккурат денежной реформы Хрущёва, и родился их младшенький сын.

Николка выгребал потихоньку по течению, посматривая по сторонам, радуясь тому, что дед затеял эту поездку, давно хотелось ему побывать на зимовье, сидеть вечером у костра, слушать негромкий говор леса.

— Дедушка, расскажи о Тургае, — попросил он, завидев огромный, мрачный, настороженный утёс, у подошвы которого находился всем известный бездонный Тургаев омут.

Конечно же, мальчик, как и все в деревне, давно знал это сказание. Учитель Василь Фёдорыч отозвался однажды о нём, правда, не совсем понятно: «Романтико-поэтическая легенда…» Это когда Николка ходил с группой школьников на вершину утёса, где найдены были наконечники стрел и ржавый иззубренный кривой нож. Но ему хотелось ещё раз послушать о победе Матери-реки над грозным великаном именно от деда — очень уж тот хорошо рассказывал об этом.

— В старые-престарые времена, — начал дед Касьян, — поселились здесь, по берегам реки, люди, занимались они охотой, рыбной ловлей и землепашеством. Хорошо они жили, ни богатеев, ни царских слуг в этих местах и в помине тогда не было.

В омуте, который мы сейчас проплываем, обитала сама Мать-река, давшая жизнь Печоре, другим речкам и ручьям, впадающим в неё, озёрам, родникам и болотам по всей округе. Не любила она только, когда в её омуте рыбалили. Заметит лодку, поведёт плечами — налетит волна и гонит незадачливого рыбака подальше.

Старики говорили: «Видели мельком Мать-реку — белая такая, в серебряном чешуйчатом платье, а глаза — что омут. Кто в них долго глядеть станет — окаменеет». Ну, короче, поняли люди, что не надо ей мешать почём зря, да и зачем, когда рыбы и в других местах вдоволь?

Но вскоре по-другому всё пошло: из дальних южных краёв явился великан Тургай. Увидел он просторы, на которых полновесно наливались морошка и голубика, богатые рыбой ручьи и реки, полные зверья и птицы леса и задумал извести в здешних местах род людской. Ягодные места он затоптал, деревья повыдёргивал, ручьи и малые реки позаваливал землё и камнями. Сникли весёлые песни. Пустынно стало на берегах Печоры: кто куда мог, туда и попрятался. Однако нашлись храбрецы, которые отворяли засыпанные родники, расчищали ручьи, отчего сильно гневался Тургай, ещё пуще бесновался. Долго так продолжалось. И понял великан, что надо победить ему вначале хозяйку вод.

Пришёл он однажды к Печоре, кинул в омут огромный валун. Показалась Мать-река, спросила:

— Что тебе надо? Зачем ты пришёл сюда?

— Я пришёл задушить тебя, жалкая Большая Рыба! — закричал Тургай и протянул к ней огромные, волосатые руки.

— Безумец! — ответила Мать-река. — Разве можно задушить саму жизнь? — она глядела прямо в глаза великана.

Тургай сделал ещё один шаг, к самой кромке воды. Вот-вот, казалось, схватит он Мать-реку, и захохотал великан оглушительно, предвкушая победу. Только смех его становился всё тише и тише, и руки, не дотянувшись до Матери-реки, обвисли, а сам он превратился в камень…