Гордон Диксон - Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека

Проведя на новом месте пару недель, Джим выяснил истинную природу «бюджетных» трудностей Шорлза. Исторический факультет Ривероук-колледжа (впрочем, как и любое другое академическое учебное заведение) представлял из себя мишень, которую до состояния дуршлага изрешетили из разнокалиберных интригометов. Две равноценные по силам фракции на факультете противостояли одна другой буквально по любому вопросу. Шорлз, не примкнув ни к одной из враждующих сторон, за четыре года научился ловко подсуживать по очереди обеим командам.

Совершенно очевидно, что Джим, получи он ставку преподавателя, мог вызвать перегруппировку сил, то есть перевернуть лодку, которая перво-наперво утопит самого Шорлза.

Краеугольным камнем в процессе конфронтации, как вскоре прояснил для себя Джим, являлся заместитель Шорлза — профессор Теодор Н. Джеллами. Одна из команд поддерживала последнего, поскольку Джеллами всегда и все говорил начистоту и прямо в глаза собеседнику. Вторая команда всячески протестовала против человека, который постоянно ходил в замшевой куртке и признавал лишь один вид транспорта — мотоцикл. Ходили слухи, что Джеллами всерьез собирался перед началом весеннего семестра покинуть Ривероук-колледж.

Но — не более, чем слухи. И все же, для собственной безопасности Шорлзу не следовало включать в игру нового человека, тем более — молодого и ретивого, а значили непредсказуемого…

— Извини, Энджи, — с искренним раскаянием произнес Джим. — Я вынужден сидеть на его занятиях битый час, бездельничая, но делая вид, что заинтересован его байками. Понимаешь, я ни на секунду не забываю о том, как он с нами обошелся, и поэтому, когда звучит звонок, даже не смею подойти к нему, чтобы заговорить. Боюсь, если он мне откажет, я попросту выбью ему все зубы.

Недолгая, но очень холодная пауза повисла внутри мчащейся вперед машины; потом Джим всмотрелся сквозь лобовое стекло в какую-то очень далекую точку и постепенно почувствовал, что впившиеся в руль пальцы ослабили хватку.

— Брось, все нормально, — подбодрила его Энджи. — Если ты чувствуешь себя именно так, то поступаешь совершенно правильно. Как-нибудь ты отловишь его в спокойной обстановке, чтобы обсудить все вопросы…

Некоторое время они ехали молча.

— Кажется, здесь, — Джим кивнул вправо, чуть в сторону от дороги.

Трейлер-корт Бельвью не вызывал у проезжающих мимо желания бросить на него повторный взгляд. К тому же ни один из владельцев (за последние двадцать лет) даже не попытался изменить к лучшему внешний вид трейлер-корта. Нынешний в свои пятьдесят был таким же высоким и крупным, как Джим Эккерт; но с годами некогда упругая плоть свалялась в складки и морщины, так что кожи на его вытянутом лице получалось слишком много, а рубашка цвета берлинской лазури раздувалась вокруг торса пузырем. Выгоревшие темно-бордовые штаны были стянуты на талии черным ремнем так сильно, что глубоко впивались в живот и скорее напоминали юбку со сборкой. Дышал он, как пес, утомленный длительной погоней; к тому же, пахло от него так, будто он перед самым разговором закусил головкой изрядно подпорченного сыра. В прогретом солнцем небольшом пространстве автоклетушки, которую он нахваливал Джиму и Энджи, это его основное «достоинство» было трудно игнорировать.

— Вот, значит, — говорил морщинистый, как чуть позже выяснилось — не владелец, а менеджер, размашистым жестом очерчивая крохотное помещение, сжатое стенами трейлера. — Вот, значит, это оно и есть! Я на некоторое время оставлю вас, чтобы вы смогли получше осмотреться. Когда созреете, приходите ко мне в офис.

И он вышел, закрыв дверь за собой и своим тяжелым духом.

Джим посмотрел на Энджи, которая нетерпеливо водила пальцем по потрескавшейся лакировке одной из дверец стенного шкафчика над раковиной.

— Достаточно паршиво, да? — заметил Джим.

Так оно и было; трейлер, несомненно, доживал свои последние и отнюдь не лучшие дни. Точно под башмаками Джима пол вздыбливался и искривленно тянулся до противоположной стены, где и стояла сейчас Энджи. Раковина выглядела давно немытой и как будто посыпанной песком; запыленные окна сиротливо и несуразно сидели в рамах; стены казались слишком тонкими, чтобы, кроме чувства обособленности, давать еще и тепло.

— Когда придет зима, вагончик будет напоминать палатку альпинистов, занесенную снегом, — констатировал Джим.

Он серьезно задумался о морозно-ледяной зиме Миннесоты и о том, что до Ривероук-колледжа Оглоеду придется таскать их на лысой резине и изношенном моторе. И еще серьезнее он задумался о летней сессии и палящей жаре июльской Миннесоты, когда они будут потеть внутри этого металлического склепа, внося бесконечные исправления в контрольные работы.

Но Энджи ничего не ответила. Она молча открывала-закрывала дверь ванно-душевого закутка-заморыша в дальнем углу трейлера. Вернее, она открывала и старательно тщилась плотно закрыть дверь. Но та, как будто чужая в этом вагончике, не очень-то хотела вставать на место. Плечи Энджи как-то сжались под голубым жакетом и стали по-детски угловатыми. Самым разумным решением было бы вернуться в Бюро расселения студентов и вновь просмотреть списки возможных вариантов квартир неподалеку от колледжа. Но Энджи не согласится так быстро принять поражение — Джим слишком давно и слишком хорошо ее знал. Кроме того, он знал, что надежды переубедить ее бессмысленны изначально; а попытки найти вариант жилья, устраивающий их обоих, ограничены жесткими рамками свободного времени.

Мрачная железная твердость автодома окатила душу Джима суровым ветром безысходности. На мгновение он ощутил нечто вроде безрассудной тоски по тому образу жизни, который был принят в студенческих кругах средневековой Европы. В те времена все проблемы взаимоотношений с соперниками принимали четко очерченный характер «плоти-и-крови», в отличие от ныне принятой академической традиции «предлога-и-повода». В те далекие времена затянувшийся спор с Шорлзом можно было бы запросто разрешить при помощи шпаги… И уж тогда бы Шорлзу не удалось в очередной раз увильнуть, сославшись на ухудшившуюся общеэкономическую ситуацию в стране и на внутриполитический баланс сил на историческом факультете.

— Пойдем, Энджи, — вздохнув, сказал Джим. — Мы обязательно найдем что-нибудь получше.

Энджи резко обернулась; карие глаза под копной темных волос блестели достаточно решительно.

— Ты обещал, что в эту последнюю неделю я сама приму окончательное решение.

— Я не забыл, что…

— Мы два месяца кряду шныряли по адресам, которые ты мне предлагал. Завтра, как ты помнишь, состоятся собрания на всех факультетах, и нам представят расписания занятий на следующий семестр. Так что свободного времени у нас не остается. Сегодня — последний день поисков.