Бернхард Хеннен - Гнев дракона. Эльфийка-воительница

И только когда лес утратил следы неестественной белизны, он снова почувствовал себя совершенно свободным.

— Красивая они пара, правда?

Куллайн зарычал, и рычание его могло означать все, что угодно. Иногда его товарищ становился слишком односложным! Тилвит терпеть не мог молча идти по зимнему лесу.

— Похоже, Золотой простил Гонвалона. Без него нам никогда не уйти бы от троллей и Вечнозимнего червя.

Куллайн снова зарычал.

— Ты становишься свидетелем любовной истории, настолько трогательной, что даже Золотой забыл обиду и бросился им двоим на помощь, а все, что ты можешь сказать на это, это только рычание, словно у тебя что-то не в порядке с желудком?

Внезапно Куллайн остановился. Когда он обернулся, его изуродованное лицо выглядело еще страшнее, чем обычно.

— Ты действительно думаешь, что стал свидетелем благородных поступков? Ты что, ослеп? Ты что, не видел, чей облик принял Золотой, когда пришел к нам? Он был Гонвалоном. Все, что он делал, служило одной-единственной цели: уничтожить мастера меча.

— Да это же бред! — возмутился Тилвит. — Без помощи Золотого Гонвалон бы умер. Зачем ему исцелять его, если он хочет его уничтожить?

— Да это же очевидно! Чтобы насладиться тем, как он сломается. Не из сострадания. Он провел ночь любви с Нандалее. И я уверен, что он воспользовался своей силой, чтобы она стала для нее незабываемой. Гонвалон знает об этом, но будет молчать, чтобы защитить Нандалее от правды. А она будет задаваться вопросом, что стало с тем чудесным любовником после той ночи, когда Гонвалон спас ее от троллей. Разве ты не почувствовал напряженности, которая появилась между ними? Медленный яд Золотого уже начал действовать.

— Я действительно не заметил ничего подобного, когда эти двое вошли в звезду альвов, — обиженно ответил эльф, понимая, что товарищ прав.

Куллайн молча покачал головой и пошел дальше. Тилвит знал, что больше его товарищ ничего не скажет. Он и без того произнес непривычно длинную речь. Он не любил говорить. Все свои тревоги он проживал наедине с собой.

Тилвит подчинился ледяному молчанию зимнего леса и своего товарища. Но то и дело задумывался о песне, которую хотел сложить. В песне мир может быть лучше, чем на самом деле. У него будет только преодолевающая все преграды любовь и великое приключение. А о Золотом он промолчит. Эльф улыбнулся. Таков ответ поэта, решившего одолеть небесного змея.

Марвад сидел за скалой и наблюдал за сухим руслом реки, разделявшим оба войска. Ночь была удачной. Месяц узкий, словно нож убийцы. Было достаточно света, чтобы такие люди, как он, могли заниматься своим делом, и в то же время достаточно темно, чтобы их было не слишком легко обнаружить.

На небе было совсем мало облаков. На небосклоне, словно огненные глаза, сияли тысячи звезд. Они были единственными свидетелями маленькой войны, которая велась между двумя лагерями уже не первую неделю. Война, сделавшая его богачом. За голову каждого лазутчика, которую он предъявлял, ему давали десять золотых. И здесь ему не нужно было даже опасаться, что днем его найдут в укрытии родственники одной из жертв. Возвращаясь в лагерь Муватты, он был в полной безопасности. Кроме того, он сам мог решать, в какую ночь выйти на охоту. Он ходил по тропе крови вот уже почти двадцать лет, но такого успеха, как за последние луны, не было еще никогда. Когда все это закончится, он сможет уйти на покой. Марвад подумал о мешочке с деньгами, который зарыл в трех милях от лагеря в скалистой ложбинке. Он богатый человек. Священный город кормил его многие годы, но там у него набралось уже слишком много врагов. Просто поразительно, как обходятся друг с другом богатые и властные люди. На наемных убийц спрос был всегда. Особенно во времена Небесной свадьбы, когда там собирались сатрапы, дворяне и купцы со всего королевства.

На лунный серп набежала туча. Марвад воспользовался мгновением темноты, чтобы пересечь русло ручья. Он хорошо знал эту местность. Днем и ночью он проводил часы за разведкой. И знал, как мыслят охотники на другой стороне. Есть разница, выслеживать волка, ирбиса или человека. Марвад снова улыбнулся. Самоуверенно втиснулся в узкое углубление и слился с местностью. Он нашил пучки травы на свою тунику цвета земли, натер тело сажей. В такие ночи как эта его силуэт полностью сливался с местностью. Ему даже ложбинка не нужна. Достаточно лечь на землю и лежать неподвижно — и он будет все равно что невидимкой.

В лагере над ним смеялись. Вот глупцы! Только казначей при виде его перестал улыбаться. Он знал, чем занимается Марвад по ночам и насколько хорошо это у него получается.

Марвад прищурился так, что глаза превратились в узкие щелочки, чтобы белки не выдали его в темноте. В сумерках он как следует вымылся. Запахов он не источал. Пока он не двигался, был похож на кусок пустыни. Теперь нужно просто полежать. Так он поступал и в прошлые ночи. В какой-то момент один из стражников подходил к нему. И прежде чем они успевали понять, что с ними происходит, он перерезал им горло. Для этого нужно было только дождаться, пока они не подойдут настолько близко, что едва не наступят на него.

Марвад вслушивался в ночь. Шум в лагере Арама постепенно стихал. Он услышал пронзительный смех женщины. Громко закричал осел.

Что это, шаги? Нет… Время шло. Иногда не задремать было тяжело. Когда начинало клонить в сон, он думал о своем отце. Воспоминания по-прежнему вызывали гнев. Даже после стольких лет. Это помогало. Память о голодной зиме помогала не уснуть. Он все еще чувствовал ее, жгучую боль внутри. Как часто тогда он ложился в постель голодным. Отец заставил голодать всю семью, чтобы откормить свиней. У животных всегда и всего было в достатке.

Вспоминал он о своем младшем брате, который умер, сотрясаемый лихорадкой. Он до последнего держал его за руку. Отец был в свинарнике и больше всего заботился о том, чтобы этим тварям было тепло и чтобы они не заболели. Его свиньи были лучшими в сатрапии. Когда отец возил их на ярмарку в Нари, то получал там призы, о которых другие свиноводы могли только мечтать. Но из этих денег в дом не попадало почти ничего. Когда отец продавал своих свиней и всякий хлопал его по плечу и хвалил, он приходил в веселое расположение духа. Но только не со своей семьей… Он пил, играл и спал со шлюхами. А возвращаясь домой, он был с похмелья, мрачен, а кошелек его был пуст. И им снова предстоял год, полный лишений, и надежды на то, что, возможно, в следующий раз все будет иначе.

Две фразы изменили жизнь Марвада навеки. Он не забудет их никогда, даже если чудом проживет до скончания времен.