Лорел Гамильтон - Поцелуй смерти [Litres]

Будет ли банальностью сказать, что у меня от этой берущей за сердце красоты отчасти прошла злость? Или это будет просто правдой?

Не успела я это подумать, как тут же ощутила у себя в голове Жан-Клода и поняла, что это не вид Ашера сделал меня терпеливой, разоружил перед его красотой. Это был Жан-Клод, любящий Ашера сильнее, чем я, и уже несколько веков. Они не всегда ладят, и в какой-то момент раззнакомились больше чем на сто лет, но Жан-Клод перед красотой вот этого стоящего передо мной мужчины почти беспомощен.

В глазах Ашера – ледяное пламя. Вампирская сила Ашера – как мороз по коже.

Никки с Клодией зашли вслед за мной, занавес сомкнулся за ними. Слышно было, как упали на пол мои сумки – телохранители освободили себе руки. У нас с Ашером до драки никогда не доходило, но не мне одной надоели его штучки, а из этих охранников ни один не имел секса с Ашером или радостных воспоминаний о нем Жан-Клода. Поэтому они чувствительнее реагировали на его поведение, и у них руки чесались выбить из него хотя бы часть дури.

Я скорее ощутила, чем увидела в глубине комнаты движение, закрытое высокой фигурой Ашера, и Никки тут же вырос от меня сбоку. Но я знала, что это телохранители Жан-Клода. У нас с ним по два телохранителя на каждого почти все время. Не помню, чтобы Ашер когда-нибудь напал на того, кого любит (а эта память, общая с Жан-Клодом, уходит в века), но, быть может, не одна причина, что никто с нами не переходил к физическим действиям.

Тут Ашер обратил свои горящие глаза ко мне, и я ощутила толчок его силы, будто мимо меня пыталась протиснуться невидимая стена. Когда-то его сила текла поверх и сквозь меня, но то было когда-то, а вот это – по-иному. После гибели Матери Всей Тьмы он ни разу не пытался испытать удачу против меня. Ашер однажды чуть меня не убил – случайно, потому что я очень подвержена конкретно его разновидности вампирских чар. А сейчас я стояла перед ним, и его сила меня не трогала – трогала его красота. Воспоминания о невероятном сексе и бондаже. Он стоял в нескольких футах от меня, и я знала, какой мощный потенциал таится под изысканной одеждой, и ощущала холод, клубящийся от него холод: его сила пыталась замутить мой разум. Он хотел успокоить меня, чтобы у меня не было неприязни к его плохому поведению, и сделать это он пытался вампирскими чарами. А это нечестно!

– Ты сколько раз использовал против меня вампирские чары, чтобы победить в споре?

Он моргнул. Веки приопустились на огни глаз, и золотые линии ресниц подсветились ярко-синим. Секунду было так, будто смотришь внутрь горячего сердца демонической печи с полуприкрытой дверцей.

– Если на тебе не светятся освященные предметы, значит, я не приношу тебе вреда. Твои слова?

Я кивнула:

– Мои. Но я могла и ошибиться, или, если очень хочу быть романтически одураченной, мой крест мне это позволяет. Свобода воли, знаешь ли.

– Ты хочешь сказать, что у твоего креста хватает интеллекта, чтобы решить такой вопрос?

– Нет, я хочу сказать, что сила, с которой соединен мой крест, в которую я верю, достаточно интеллектуальна, чтобы решать не только такие вопросы.

– А может быть, твой Бог не считает меня для тебя вредным?

Я пожала плечами:

– Может быть.

Ашер придвинулся ко мне, и я видела только это золото волос, это лицо, от которого замирает дыхание, сияние его глаз. Губы его были таким же совершенством, как и тогда, когда Жан-Клод впервые в Ашера влюбился. Церковники, сотни лет назад желавшие святой водой выжечь из Ашера дьявола, рот не тронули – будто даже они не решились испортить ангельскую красоту. Шрамы на лице, которые доставляют ему столько страданий, на самом деле затронули только часть правой щеки. И только один длинный белый рубец подходит к идеальной линии губ. Как будто когда они увидели, что творит с его лицом святая вода, то не смогли вынести, что натворили. Иногда, когда творишь зло, вдруг так ясно, так пронзительно это понимаешь, что приходится корректировать свое поведение. Меня всегда интересовало: те священники, что мучили Ашера, обратились ли в какую-то лучшую ветвь христианства, или в них умерла вера, когда они изуродовали ожогами правую сторону этого тела?

Ашер обнял меня, и в тот миг, когда он ко мне прикоснулся, его вампирские чары резко усилились. С вампирскими силами, как правило, от прикосновений случается именно это. Он обнял меня, и ощущалось это, будто он и есть мой Прекрасный Принц. Я глядела на него, и «не видела», что глаза у него все еще горят, не ощущала леденящего натиска его силы. Просто вдруг он оказался совершенен, великолепен. И у меня в голове не осталось ни барьера, ни предупреждения. Ашер поцеловал меня, прижавшись мягкими, полными губами, я ответила на поцелуй, войдя в него губами, ртом, языком, зубами, это уже была проба на вкус, а не поцелуй. Руки, локти, тело переплелись, прижались – все еще казалось слишком далеко, а его руки стали высвобождать мне футболку из штанов, а я сунула руку ему сзади под атласную куртку и тоже стала вытаскивать рубашку. Голая кожа к голой коже – это казалось так правильно… Боль – и сладковатый вкус медных монет. Не сразу я поняла, что это вкус крови, но когда поняла, то стала выплывать из этих игр разума.

Я уперлась в него, пытаясь прервать поцелуй, но кровь, что вызвала у меня желание остановиться, его заставила притянуть меня ближе, сомкнуть на моих губах рот, целуя глубоко и жадно. Если бы его клыки не пустили мне кровь, поцелуй был бы невероятным.

Я оттолкнулась сильнее, пытаясь оторваться от этого болезненного и чувственного поцелуя, разорвать кольцо рук Ашера. Мычала что-то протестующее, но его губы кляпом закрывали мне рот, мешая сказать: «Стоп, прекрати». Одна из причин, по которым я не люблю кляп при бондаже – он тебя лишает стоп-слова. Тому, кто над тобой доминирует, ты не можешь сказать «нет». Кляп означает, что ты доверяешь своему партнеру, или что ты хочешь, чтобы у тебя отобрали твое «нет». Ты хочешь спрыгнуть с обрыва и позволяешь доминанту делать с собой все, что он захочет. Натэниела это как-то расслабляет, а меня совсем нет.

Будь он человеком, я могла бы вырваться без вреда для него. У меня сила больше человеческой, но если бы он был всего лишь человеком, не порезали бы мне рот острия клыков. Будь он человеком, я бы не полюбила его, потому что он бы не был Ашером.

Он обнимал меня слишком близко, слишком крепко, и потому вариантов освобождения у меня было немного: либо сделать то, от чего останется непреходящий вред, либо травмировать те части, с которыми, быть может, мне самой потом захочется поиграть.

Он крепче прижал меня к себе той рукой, что обнимала спину, а другой схватил за затылок, крепко зажав волосы. В правильной ситуации и в нужный момент этого было бы достаточно, чтобы перевести меня в настроение подчиненной, но сейчас ничего не было правильно. Ашер усилил поцелуй и снова вонзил тонкие клыки мне в губы. Я замычала от боли, пытаясь орать в этот кляп его рта на моем. Перестала от него отталкиваться, наоборот, придвинулась. Кажется, он решил, что мне в радость, потому что ослабил руки, уже не держа меня, а обнимая. Я завела ногу ему сзади, подцепила колени и толкнула на пол, но он меня не отпустил, так что мы упали вместе, но если я падаю, а он продолжает поцелуй, надо сделать так, чтобы мое колено попало ему туда, где ему не понравится. Но мне эти его части как раз нравятся очень, и я не хотела делать Ашеру больно. А трудно вырваться от того, кто сильнее тебя, если боишься сделать больно. Вот черт!