Джон Толкин - Хоббит

«Ну вот, Бильбо Бэггинс, получай, на что напросился, – думал он. – Сидел бы и помалкивал в тот вечер, не пришлось бы теперь расплачиваться! Тогда дурака свалял и теперь продолжаю! – говорила наименее туковская его часть. – Мне даром не нужны драконьи сокровища, пусть бы лежали себе здесь вечно, лишь бы проснуться и увидеть, что этот туннель на самом деле не туннель, а моя собственная прихожая!»

Разумеется, он не проснулся, а продолжал идти вперед, пока не оказался в кромешном мраке. Впрочем, вскоре в туннеле стало теплее.

«Уж не свет ли там впереди?» – подумал хоббит.

Так и было. Чем ближе он подходил, тем явственнее различал зарево, с каждым шагом наливавшееся краснотой. Определенно, становилось жарко. Мимо проплывали струйки пара. Бильбо вспотел. В ушах нарастал гул, словно дальше по туннелю булькал огромный чайник и урчал исполинский кот. В алом мареве впереди кто-то раскатисто храпел.

И вот тут Бильбо остановился. То, что он все-таки пошел дальше, было самым отважным поступком в его жизни. Все его дальнейшие подвиги меркнут в сравнении с этим мигом. Настоящую битву он выиграл в одиночку, еще до того, как увидел саму опасность. Так или иначе, постояв немного, он двинулся вперед и через некоторое время достиг отверстия, размером и формой почти повторявшего дверь. Дальше лежал огромный подвал или подземелье древних гномов в самых недрах Горы. В почти полном мраке о размерах его можно было только догадываться, но, ближе к туннелю, над каменным полом дрожало алое зарево. Зарево Смауга!

Здесь он лежал, исполинский ало-златой дракон, скованный крепким сном; из пасти и ноздрей вырывался рокочущий гул и клубы дыма, но пламя чуть тлело. Под брюхом, лапами, под огромным, свернутым в кольца хвостом и по всему полу, теряясь во мраке у невидимых стен, лежали груды несметных сокровищ, золото кованое и в слитках, драгоценные камни и самоцветы, серебро в кровавых отблесках драконьего пламени.

Смауг лежал, завалившись на бок и сложив крылья, словно непомерная летучая мышь, так что хоббит видел внутреннюю сторону лап и бледное брюхо. От долгого лежания на драгоценном ложе к чешуе пристали самоцветы и золото. Позади на стенах смутно угадывались кольчуги, шлемы, секиры, мечи и копья; рядом стояли огромные кувшины, наполненные сказочным богатством.

Сказать, что у Бильбо перехватило дыхание, значит, не сказать ничего. Люди забыли слова, способные передать его чувства, вместе с языком, который переняли у эльфов во дни, когда мир был полон чудес. Бильбо слышал рассказы и песни о драконьих сокровищах, но такого блеска, блазни и великолепия представить себе не мог. Неутолимая страсть, ведомая лишь гномам, пронзила его сердце. Он смотрел, зачарованный, почти позабыв про ужасного стража, на сокровища без меры и счета.

Целую вечность он смотрел, прежде чем, повинуясь неодолимой тяге, выступил из туннеля и шагнул к ближайшей груде сокровищ. Над ним возвышался дракон, грозный даже во сне. Хоббит схватил золотую чашу о двух ручках, такую тяжелую, какую только мог унести, и с опаской взглянул вверх. Смауг дернул крылом, выпустил коготь, храп его изменился.

Бильбо припустил наутек. Однако дракон не проснулся – покамест, – просто ему снился новый сон о кровавых и алчных злодеяниях, снился в захваченных чертогах, покуда маленький хоббит со всех ног улепетывал по туннелю. Сердце екало, ноги дрожали сильнее, чем на пути вниз, но он сжимал чашу и думал одно: «Ай да я! Что-то они теперь запоют! “Больше похож на лавочника, чем на взломщика!” Пусть только попробуют снова это сказать!»

Никто и не пробовал. Балин при виде хоббита изумился и очень обрадовался. Он подхватил Бильбо и вынес его наружу. Была полночь. Звезды скрылись за тучами, но Бильбо, зажмурясь, наслаждался ночной свежестью. Он почти не слышал оханья и аханья гномов, их восторженных похвал, не чувствовал, как его хлопают по спине, суля услуги свои и своих потомков до десятого колена.

Гномы по-прежнему передавали чашу из рук в руки и восторженно рассуждали о том, как вернут себе остальные сокровища, когда в Горе зарокотало, словно заворочался, просыпаясь, старый вулкан. Дверь они прикрыли, вставив в нее камень, чтобы не захлопнулась совсем, но в туннеле эхом отдавались грохот и рев, от которых сотрясалась скала.

Гномы, позабыв свое ликование и бахвальство, ничком повалились на карниз. Смауг никуда не делся. Нельзя сбрасывать живого дракона со счетов, особенно если он близко. Драконы не пьют из чаш, но, как правило, знают свои сокровища наперечет, особенно если долго ими владели, и Смауг не составлял исключения. Беспокойный сон (в котором самым неприятным образом фигурировал воин, ничтожный ростом, однако отважный и с острым мечом) сменился полудремой, а затем и пробуждением. В пещере непривычно попахивало свежим воздухом. Неужто тянет из той дырочки? Она всегда немного беспокоила Смауга; сейчас он подозрительно взглянул в ту сторону, удивляясь, почему не завалил ее до сих пор. Последнее время ему несколько раз мерещился глухой стук наверху. Он заворочался, вытянул шею, принюхался и тут заметил, что нет чаши!

Грабеж! Пожар! Разбой! Такого не случалось с тех пор, как он обосновался в Горе! Гнев его не поддается описанию – так злятся только богачи, у которых всего через край, заметив пропажу ненужной, но давно примелькавшейся безделицы. Смауг изрыгнул пламя. Подземелье окуталось дымом, содрогнулись основания горы. Дракон ткнулся мордой в крохотную дыру, подобрался, взревел, как подземный гром, и устремился к главным воротам.

Его гнала одна мысль: обшарить склоны, найти вора, растоптать его и растерзать в клочья. Смауг вылетел из ворот – вода всколыхнулась и вскипела, заклубился пар, – взмыл в воздух и грузно опустился на вершину Горы, окутанный зеленым и алым пламенем. Гномы слышали страшный рокот его крыл и спрятались в выемку, надеясь укрыться от яростных драконьих очей.

Тут бы они все и погибли, если б не Бильбо.

– Быстрей! Быстрей! – закричал он. – В дверь! В туннель! Здесь оставаться нельзя!

Гномы уже готовы были юркнуть в Гору, когда Бифур завопил:

– Мои двоюродные братья! Бомбур и Бофур! Они внизу!

– Они погибнут, а с ними наши пони и весь провиант, – запричитали остальные. – Нам их не спасти.

– Чепуха! – сказал Торин, вновь обретая свое достоинство. – Мы не можем их бросить. Мистер Бэггинс, Балин, Фили и Кили – живо в дверь, чтобы не все мы достались дракону. Остальные, давайте веревки! Да не спите!

Такой опасности они, наверное, еще не подвергались. Яростный рев и топот Смауга эхом прокатывался в каменных теснинах; в любой миг дракон мог обрушиться с высоты или пролететь мимо и увидеть их на узком карнизе. Тем временем гномы изо всех сил тянули веревки. Подняли Бофура. Дракон не появлялся. Подняли пыхтящего Бомбура. Веревки трещали, но выдержали. Дракон не появлялся. Подняли заступы и тюки с провизией.