. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

Острон еще раз оглянулся. Да уж, это было настоящее чудо: он и раньше видел настенные росписи, как простейшие, -- многие стены домов в Ангуре были украшены их хозяевами, -- так и бесценные произведения искусства, хранившиеся внутри Эль Кафа. Но это было что-то совсем... иное.

Начать хотя бы с того, что эти фрески были здесь с незапамятных времен. Что там говорил китаб?.. Не менее тысячи лет стоял храм Шарры, оберегая свои секреты. Но фрески выглядели так, будто их создали вчера... ну ладно, год назад. И эти лица на них. Они были словно живые, отчего Острон еще сильнее убедился в том, что перед ним древние изображения настоящих богов.

Племена, конечно, тоже рисовали богов, такие рисунки можно было найти где угодно; Острон припомнил, что когда он был совсем маленький, у них было большое керамическое блюдо, расписанное стилизованными языками пламени, в которых угадывалось лицо Мубаррада. Но все эти изображения...

На фресках боги были слишком очеловеченными.

Он посмотрел на бога огня, грозно хмурившего брови со стены. Смуглый, -- чуть смуглее самого Острона, -- он был больше всего похож на юношу нари, только в его черных длинных волосах сверкал огонь, и глаза сияли пламенем тоже. Острон украдкой улыбнулся: должно быть, бог тоже любил ходить, закутавшись в свое пламя, особенно по ночам, когда в пустыне ужасно холодно.

Слева от бога огня был изображен Хубал. Крупный, светловолосый, как и многие китабы: в Саиде встречаются люди с русыми волосами, иногда и с рыжими, но среди китабов их больше всего. Вот Анвар, который стоит рядом, так и не заметив пришедшего парня: шахр он где-то позабыл, и его макушка поблескивала золотым в свете, падавшем откуда-то сверху. Анвар в целом был похож на Хубала... ну разве что по лицу ученого можно было предположить, что ему лет сорок, а вот лицо бога было вне времени.

-- Господин Анвар, -- окликнул Острон. Тот от неожиданности едва не выронил свой листок. Обернулся.

-- А! Я тебя и не заметил. Что, разве уже пора идти?

-- Нет-нет, что ты, еще только утро, -- он немного растерянно улыбнулся. -- Снова идет дождь. Сунгай считает, впрочем, что к вечеру можно будет выступать.

-- Разве долина успеет пересохнуть? -- хмыкнул Анвар. Острон пожал плечами.

-- Нет, но если воды будет по колено, то так даже лучше: одержимые не погонятся за нами, пока не станет сухо.

Китаб рассеянно кивнул и вернулся к своему листку. У него было круглое лицо, обрамленное густой длинной бородой. Шестеро Одаренных будут сражаться... Острон попытался представить себе Анвара в качестве одного из них, в кольчуге и с каким-нибудь оружием, но воображение его подвело: вместо оружия в руке у толстяка неизменно оказывалось перо.

-- Я... хотел спросить тебя, господин Анвар, -- тем не менее сказал он.

-- Да?

-- Так, на всякий случай... ты ведь не Одаренный?

-- Одаренный? Я? -- китаб снова поднял на него светлые глаза, и на его лице было что-то, близкое к удивлению. -- ...Нет. Разумеется, нет. Конечно, я до какой-то степени могу предсказывать события, -- он коротко улыбнулся, -- но боюсь, с Даром это имеет мало общего.

-- Но ты знал, что стена Эль Хайрана падет.

-- И не я один, уверяю тебя, не я один. В конце концов, всем, мало-мальски знакомым с историей Руоса и пророчествами, оставленными нашими мудрыми предками, должно быть ясно...

-- Руоса? -- переспросил Острон.

-- ...А, прости, Саида. Это... древнее название, -- пояснил китаб. -- Я что хочу сказать, юноша. Мое... умение предсказывать отличается от настоящего Дара тем, что все, что предвидит Одаренный Хубала, -- истинно. Это всегда сбывается, если только Одаренный не перешагнет черту, за которой его ждет безумие. Мои предсказания не столь точны, -- он снова улыбнулся.

Острон вздохнул и опустил голову.

-- Ясно, -- сказал он. -- Как мы и думали. Просто нас с Сунгаем немного озадачили твои слова, господин Анвар. Мы не ожидали, что человек, проведший в отшельничестве десять лет, может знать...

-- Я не знал, -- возразил Анвар. -- Но я предполагал, что рано или поздно это произойдет. И к тому же, я ведь не совсем отшельник, мне постоянно приходилось спускаться в долину Шараф и путешествовать по окрестным оазисам.

-- Хорошо, -- отозвался Острон. -- Тогда не буду тебя отвлекать, господин Анвар.

Он в последний раз посмотрел на бородатое лицо бога времени, изображенного на стене, обернулся и пошел прочь. Светлые глаза смотрели ему вслед.

***

День выдался на редкость спокойный. Впервые за долгое время они не были вынуждены ехать вперед, постоянно оглядываясь с опаской; впервые за долгое время спокойно обедали, а в запасе у ученого нашлась мука для лепешек. Некоторую проблему вызвали только животные: на скале, на которой стоял храм, не то чтобы росло много колючек, которые лошади могли бы пожевать. У Анвара нашлись запасы овса, чуть подгнившего, правда, но этих запасов оказалось маловато.

Другая проблема стояла перед Сунгаем, озиравшимся на краю обрыва: как спускать лошадей. Веревки у них было достаточно, так что это возможно сделать, но с какими трудностями?..

Солнце палило так, что большую часть дня им пришлось провести в здании. По счастью, внутри было достаточно прохладно, а в подземельях даже холодно. К вечеру, когда Острон наконец выбрался наружу, он увидел, что безбрежное море внизу по-прежнему поблескивает в свете заката, но уже в некоторых местах виднеются валуны, и вода поменяла цвет с глубокого синего на мутно-коричневый.

-- Пора отправляться, -- сказал джейфар, подошедший к нему. На его плече сидела сова и чистила перышки.

-- Прямо сейчас? -- удивился Острон. -- Ведь пока спустимся, уже будет ночь.

-- И ладно. Мы поедем ночью, Острон, -- ответил ему Сунгай. -- Пока стоит вода.

-- ...Понял.

Солнце только коснулось горизонта, а люди уже забегали, готовясь к трудному спуску. Животных вывели на площадку; Анвар, давно изучивший обрывы, указал наиболее подходящее место. Здесь скала была не настолько ровной.

-- Первым спущусь я, -- сказал Острон. -- Сунгай, что говорит Хамсин?

-- Она обнаружила отряд одержимых в двух фарсангах отсюда, -- отозвался джейфар, -- на самой кромке воды. Долину всю затопило, впервые за многие годы.

-- Хорошо, -- кивнул он. -- Я спущусь, а потом опускайте лошадей.

-- В таком случае, я должен спуститься тоже, -- фыркнул Сунгай, -- иначе кто их будет успокаивать.

Четверо воинов уже собрались на краю обрыва, вертели в руках веревку, переговаривались: видимо, решали, как лучше будет ее опускать. Острон и Сунгай подошли к ним; нари принялся обвязываться веревкой, готовый идти вниз. Кто-то подошел сзади.

-- Я могу спускать веревку, -- негромко пробормотал Ханса, -- один.

Сунгай стремительно обернулся. Низкорослый марбуд стоял с независимым вроде бы видом, глядя в упор на джейфара, но что-то в его позе было такое, что заставило Острона ухмыльнуться себе под нос: Ханса чувствовал себя виноватым .