Ули Драфтер - Принимающий дары

— Вы упорны, как меня и предупреждали, — говорит он, глядя на меня с высоты своего роста, — но не упорнее меня, — заставляя удерживать то же положение, отходит мне за спину, — я не понимаю, почему энгах готов пожертвовать собой ради нескольких функционалов.

Я не могу ему объяснить. И выдать никого не могу.

— Значит, — подводит он свой итог, — мы переходим к более существенным методам — повреждения кожных покровов, — он возвращается с металлическими стержнями в руках, на конце которых есть утолщения или плоские элементы. Дознаватель выпускает часть энергии своей сомы, от чего стержни в его руках накаляются.

Я продолжаю смотреть на него, когда выбирает один, с плоской руной на конце. Одна его рука ложится на мое плечо, другая прижимает к нему раскаленный металл. На крик я не срываюсь только благодаря тому, что теряю сознание.

Приводят меня в чувства, снова заставляя ощутить прикосновение раскаленного металла.

— Я поражаюсь тебе, энгах, — говорит функционал, когда он решает закончить эту пытку, — мне довелось видеть не мало нарушителей, но никто не стал бы терпеть подобного ради других, — он освобождает мои руки из креплений, я же замечаю, что все тело покрыто ожогами и от любого движение боль от них стягивает покров, — пойми меня, я не верю в самопожертвование и потому, считаю, что выдав их, ты выдашь и более опасную свою тайну.

Переубедить его сил у меня нет. Дальше следует команда взяться руками за перекладину, которая опускается на цепях передо мной. Я выполняю сам, едва не потеряв связь с восприятием от боли. После этого, он фиксирует мои руки на ней и натягивает цепи так, что я повисаю. Только ноги остаются прикованными к скобам кресла. Сам дознаватель подходит ко мне держа в руках молот с длинной рукоятью. Я не сразу понимаю, для чего он нужен, поэтому первый удар принимаю неподготовленным. От невероятной боли сознание меркнет, а второй последующий сразу отправляет обратно в забытье. Я даже не замечаю — успел, закрыть память или нет.

Сколько проходит времени, прежде чем я приду в сознание, но вижу, что функционал сидит напротив, глядя на меня.

— Я не понимаю, — говорит он, — я подвожу тебя к грани, а ты думаешь только о том, чтобы не выдать их, — после некоторого молчания продолжает, — нет, это не похоже на попытку обезопасить себя, — вздыхает, — я сообщил Лердриду о результатах. Он дал разрешение на твою ликвидацию. В связи с обстоятельствами, он смягчил требования к повреждению оболочки до четырех ударов — отсечение конечностей. Пятый летальный, в основание шеи. От себя же хочу добавить — поскольку это твоя первая ликвидация и ты очень ослаблен, я буду действовать быстро. Время приведения приговора — через два малых цикла.

Он встает, собираясь уходить, я теперь осознаю, как опасно мое положение. Даже такой облегченной ликвидации я могу не выдержать, а если выдержу, то с большей вероятностью подвергнусь стиранию памяти и опыта. Тогда могут пострадать те, кто на меня рассчитывал.

— Господин дознаватель, — мне неизвестно его имя и мой голос еле отличим от хрипа, но он оборачивается, — есть ли у меня право на последний разговор?

Он смотрит на меня, уже с заинтересованностью оборачивается, прося продолжить.

— Мне хотелось бы переговорить с одним исполнителем. Я в долгу перед ним, а возможности вернуться сюда у меня может уже не быть. Он не причастен, — добавляю я, открывая информацию о нем.

В ответ молчание, функционал оценивает возможные и допустимые варианты.

— Хорошо, — наконец, выносит он свое решение, — я дам тебе возможность по прощаться.

До приведения приговора в исполнение я оставлен один. Оболочка и сома на столько ослаблены, что я только сижу не подвижно, временами проваливаясь в сон.

Часть 100. Прощание. Казнь.

— Алури, — Раон входит, едва скрывая жалость, проскользнувшую в ауре. Именно жалость я не хотел бы видеть, — я пришел, малыш. — оборачивается к стоящему позади дознавателю, — Драг, дай нам пару минут.

— Хорошо, но не возражай потом против проверки, — пожав Раону руку дознаватель уходит.

— Алури…

— Раон, прошу, не смотри на меня, только выслушай — прерываю я его.

Он кивает, подходя ближе и положив свою ладонь на мою, опускает глаза, выполняя мою просьбу.

— Слушай внимательно, — продолжаю, собравшись с силами, — я закрыл источник, не мог поступить иначе, что произошло после — мне неизвестно. Мое положение использовали, надеялись извлечь информацию Высшего, теперь я признал свою вину и меня будет ждать стирание… И если выживу, то я не вспомню ни о чем, понимаешь?

— Что я могу для тебя сделать? — кивает он, сразу предлагая помощь.

— Береги себя. Они будут подозревать всех, кто общался со мной. Я…постараюсь исправит все, если смогу вспомнить, — он понимает о чем я говорю, пояснений, опасных сейчас, не требуется.

— Я не смогу вас найти, даже если бы это было разрешено… — он говорит, опустив голову, признавая свою беспомощность.

— Не нужно искать — что-либо на моей оболочке может напомнить мне о вас, не дать потом совершить ошибки.

Он поднимает на меня взгляд.

— Заплети мне волосы, Раон, — говорю, с трудом произнося эти слова, — так же как у тебя.

Он смотрит некоторое время, потом кивает. Я наклоняю голову, давая ему доступ. Иные метки или предметы потеряются после восстановления оболочки, волосы же сохранят закрепленный на них узор косы из пяти прядей как у функционала. Подобные знаки отличия могут напомнить мне о знакомстве с ним, если нам еще доведется встретиться.

Он осторожно выполняет мою просьбу. Легкие, даже нежные движения едва не заставляют меня заплакать — так давно я не чувствовал подобного.

Он уходит, а я остаюсь ждать своей судьбы уже со спокойствием.

— Значит, думаешь, тебе повезло? — чуть позже ко мне входят сразу несколько функционалов, — надеешься отделаться простой ликвидацией, энгах? Зря.

Один из них подает сигнал остальным. Меня отцепляют от кресла. Перехватывают так, что я оказываюсь поднят над полом.

— Чего вы хотите? Старший одобрил мою ликвидацию. Иные воздействия будут неправомерными.

В ответ смех.

— Если об этом узнают, — говорит тот, что стоит напротив, — тебе не пережить ликвидации, а больше рассказать будет некому.

Руки заломаны, а тело и без того неподвластное мне, теперь растянуто и смято в невероятном положении. Что от меня хотят получить, я уже понимаю. Болезненно сжав верхнюю часть моих ног, меня открывают сразу для двоих, использующих мое тело для контакта. Болевой спазм парализует тело, которое, как мне казалось, уже не может чувствовать ничего. Я не кричу, но мне и не дают, так же используя предназначенное этому часть тела для контакта. Я выдерживаю долго, пока они сменяют друг друга, но вскоре понимаю, что по оболочке идут судороги. Я почти перестаю ощущать что-либо кроме болезненного сокращения мышц. Внутри то, что билось ровно и бесперебойно, теперь начинает пропускать ритм, дышать становится тяжело. Тогда меня отпускают, снова пристегивая к креслу. Но с их уходом мучения не заканчиваются.