Надежда Мамева - Магометрия. Институт благородных чародеек

Я кричала, напоминая себе пружину, сжатую и одновременно развернувшуюся. Лим накрыл мои губы своими, ловя готовые вырваться звуки, вздрогнул, словно испытывая агонию, будто боль тела, собравшаяся в одной его точке, готова выплеснуться в этот самый миг.

Он извергается, исходя, даря умиротворение себе и мне. Я чувствовала его, как саму себя. Его опустошение, свою наполненность и нашу общую, счастливую усталость.

Лунный свет скользнул по нам, укрывая плечи и бедра. Тяжелая голова Лима опустилась мне на грудь:

— Моя, теперь ты только моя… — прошептал он в полусне.

— И не надейся, что я выберу другого, — я улыбнулась и с этой мыслью заснула.

Утро, серое, предрассветное, туманное, постучалось каплями извечного питерского дождя в стекло. Я сладко потянулась в кровати и только хотела было устроиться поудобнее, как дверь буквально прогнулась, так сильно в нее колотили.

— Открывайте немедленно, инквизиция! — властный, резкий голос, буквально разрубивший сонную негу.

Лим, резко принявший вертикальное положение, лихорадочно осмотрел комнату, подхватил одежду и, наклонившись, мимолетно поцеловал меня.

— На тебя они не должны обратить внимания, если твой дар будет спать. Им нужен я, вернее мой прадед. Постараюсь увести их за собой.

Дверь, которую не иначе как осаждали тараном, издала характерный треск.

Рыжий, открыв створки окна, встал на подоконник.

— В полдень у Исаакиевского собора…

С этими словами Лим прыгнул вниз. В этот же момент дверь треснула под напором, ее остатки вылетели из петель, упав на паркет с грохотом поверженного рыцаря.

— Где он? — криком вопросил ворвавшийся инквизитор.

Удлинившиеся когти на руках, клыки и желтые глаза явно свидетельствовали — передо мною оборотень. В руках его был сгусток холодного, ледяного света. Похоже, им-то и выбили несчастную дверь.

Сглотнув, натянула одеяло почти до подбородка и, придав голосу испуга, заикаясь выдала:

— Та-а-а-а-м, — мой дрожащий указующий перст был направлен в сторону распахнутых створок, которые и без моих слов явственно свидетельствовали о векторе забега рыжего.

Рассудила, раз Лим сказал, что уведет их за собой, значит, уведет. Мне же тоже нужно было отсюда как-то выбираться.

— Лазарев, оставайся и следи за девицей, остальные за мной!

Оборотень, для начала пальнув в окно пульсаром, исполнил трюк рыжего, с разбегу взлетев на подоконник, и сиганул в окно. Его маневр повторили еще двое мундирных. Я же осталась тет-а-тет с молодым пареньком явно эльфийской наружности: характерные заостренные уши не желали прятаться под форменный картуз, гордо торча вверх.

Не сговариваясь, мы с моим конвоиром бросились к окну. Я, замотанная в одеяло, как тутовый шелкопряд в кокон, чуть запоздала. Перед глазами открывалась шикарная картина в стиле Кафки.

Как оказалось, под нашим окном располагалась крыша пристроя, выходившего во внутренний дворик. Двускатная черепичная крыша со скользким от дождя коньком не могла служить надежной опорой, а потому Лим убегал не очень быстро, балансируя руками и хвостом. Погоня тоже преследовала его медленно, аккуратно перебирая сапогами по коварному коньку. Судя по всему, колдовать, пытаясь удержаться на столь не приспособленной для игры в догонялки поверхности, было тяжеловато, ибо пульсары и заклинания летели в Лима с частотой еврейских подаяний. Демон же, буквально спиной чуя эти несолидные подачки, напомнил мне российского водителя, который при любой погоде умеет обруливать ямы, уворачиваться от обруливающих ямы, от лихачей, пешеходов и просто придурков.

Из одежды на рыжем гордым стягом красовались лишь семейные розовые трусы с черной крупной надписью на английском: «Защищен со всех сторон», а снизу наличествовало изображение черепа с костями. Остальная одежда, да и сапоги были у него в руках.

Я поймала себя на мысли, что эту картину надо бы запомнить получше: когда еще доведется увидеть чистокровного аристократа в неглиже, сверкающего голыми пятками и удирающего не от разгневанного мужа-рогоносца, а от серьезных служак с суровыми лицами?

Но вот Лим размахнулся и прицельно перекинул одежду на следующий сарай, построенный хоть и не впритирку, но достаточно близко. После того, как поклажа благополучно приземлилась, рыжий взял короткий разбег и маханул на другую крышу. Дознаватели, видя, что преследуемый может уйти, поднажали. Двоим это удалось без особых усилий, а вот третий, последний, оступился и заскользил вниз. Не упал на землю лишь чудом, зацепившись за водяной сток.

Ни оборотень, ни второй даже не сбавили ходу, перепрыгнув и продолжив погоню.

— Сударыня, я вынужден сопроводить вас.

На плечо легла рука, заставившая меня вздрогнуть.

Я не повернула головы, все еще глядя на удаляющуюся рыжую макушку. Почему-то была уверена: он легко уйдет от погони. А вот мне что прикажете делать с этим молодчиком?

Взгляд скользнул на оконное стекло. В нем отражался седобородый старец в черном клобуке, рясе со здоровенным крестом на шее.

За это его «сопроводить» я и зацепилась. Значит, на эльфе тоже маскирующий амулет, но он уверен, что я с даром и вижу все как есть. В голове мысли начали сменять одна другую с неимоверной быстротой: «Одеться. Это раз. Дезориентировать конвоира. Это два. Неожиданно напасть, когда он этого меньше всего ожидает. Три». И я начала претворять свой план в жизнь, для начала решив оценить у юноши степень испорченности, а значит, и готовности к женским каверзам.

Одеяло заскользило по моей спине и талии. Да, нагота отчасти смущала, особенно перед незнакомым, но тут сработал профессиональный рефлекс. Медики не раз в анатомичке видели людей не только голых, но и вовсе без кожи, а порою и мышц. А когда чуть ли не ежедневно созерцаешь морфологию человека без одежд и прикрас, поневоле спокойнее и даже циничнее относишься к обнаженной натуре, впрочем, как и к ее частям.

Помнится, в середине первого курса наши одногруппники решили проверить, как прекрасная половина отреагирует на оригинальный подарок и подкинули в ридикюль Гальке Фридман отрезанный мужской член. Они ожидали чего угодно: пунцового лица, испуганных криков, гневного: «Кто это сделал?» Галчонок же не подкачала.

В одной руке она держал бутерброд, второй открыла сумку и, обнаружив там презент, с невозмутимым видом извлекла его из недр. Покрутив в руке и оценив «мужскую гордость» со всех ракурсов, будущий медик вопросила:

— Мальчики, кто из вас забыл у меня в сумочке свой член?

Увы, я была не столь хладнокровна, как Фридман, но и воспитанницей при монастыре — тоже. Зато конвоир, на мгновение опешивший, густо начал заливаться краской, хотя взгляда от меня так и не отвел.