Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]

Вчера, сам не свой от усталости, он потерял последнюю надежду, что карта его хоть чего–нибудь да стоит, и от того так обессилел, что сдуру забылся сном. А когда проснулся и понял, что близится ночь и до пещерки ему попросту не добраться, то рванул сюда, подальше от входа в долину, где хоть какой–то сушняк порубить еще не успел. Скорехонько завел круговой костер, схоронился. Проснись он чуть попозже… Тут бы и смерть его пришла.

Проклятый старик. Заронил в его сердце проклятые семена своего безумия. Вот поехал бы Ветер тогда, полтора года назад, спокойно в Либию… Кто знает, может, в люди бы уже выбился. Ведь единственный раз судьба ему случай счастливый подкинула! Которого полжизни ждал, вымаливал у Нимоа!

Вчерашней ночью Ветер долго перебирал события полуторагодичной давности. Странно, но встреча со стариком и пребывание в его доме запомнились необычайно хорошо. Лучше он помнил только карту, так ясно впечатавшуюся в сознание, словно Ветер продолжал ее зреть на тонких полосках кожи. А потом его жизнь опять сливалась в одну бесконечную круговерть, как и последние три года до встречи с Силивестом Браном.

Он не поехал тогда на север, в Либию. Была зима, и Ветру захотелось южного Канна, веселого и яркого, почти как летом. Он решил продолжить путь на юг, несознательно делая поворот в сторону, указанную картой. И все же совесть немного мучила его. Ведь обещал, что не воспользуется тайной, пока старик не умрет. С другой стороны, как же теперь узнать об этом, оторвавшись от Брана и его торгового царства? Кроме того, ведь не по карте же, в самом деле, он движется. Просто не хочется ему в северную Либию. Какой из него управитель в лавке, даже младший из младших?

Так, едва выехав из Ласпада, он потянулся к своей Жемчужине. Сейчас–то Ветер это понимал. Да, обманул он старика невольно, но теперь уж ничего не поделаешь. И уже получил за это сполна.

Его путь недолго оставался безмятежным. Дорога на юг пролегала через Вальвир — место, где Ветер вырос и больше никогда не должен был появляться, но он решил рискнуть. Остановиться лишь на ночь, что такого? Кто его узнает?

Под Вальвиром, почти в шаге от города, он сделался жертвой братьев по ремеслу. Ограбили почти до исподнего: деньги, конь, теплая одежда, — ничего не осталось, уцелела только карта, подшитая во внутреннем поясе. Главарь, здоровенный детина, любивший, видно, еще и всласть покуражиться, долго выписывал ножом вензеля перед лицом своей жертвы. Напоследок он все–таки выполнил свою угрозу, полоснув на память. Хорошо еще, что Ветер вовремя отшатнулся и удар пришелся не прямо в глаз, а в висок.

Они так и бросили его там, на снегу. Спасибо еще, не добили. Кое–как перевязав свою рану лоскутом рубахи, он тронулся в путь. Сердобольные крестьяне, следовавшие в город, подвезли беднягу до Вальвира на телеге. Собирался вечер, а у Ветра не было ничего: ни ночлега, ни денег, чтобы поесть и заплатить какому–то лекарю. Оставалось только одно — ночлежное укрытие. Такие бараки есть повсюду, даже в самой распоследней деревне сарайчик найдется — для нищих бродяг, которым негде ночевать. Или для несчастливых путников, что повсюду опоздали. Не оставлять же их на поживу дварам, где–то нужно укрыться.

Ветер хорошо помнил Вальвир, ведь он тут вырос. Здесь было несколько ночлежных домов, и он медленно потащился по улице, невольно обращая на себя внимание жалким видом и кровью, обильно сочащейся из–под неловкой повязки. Первое, ближайшее к воротам подобное заведение было забито до отказа. Ветра с шумом вытолкали. Он направился к следующему. Видя, что привлекает к себе много внимания, он выбрал окольный путь по окраинам Вальвира, но дорога оказалась слишком длинной.

Мешковина, что дали ему те же крестьяне, согревала мало, зато голову немилосердно жгло огнем, слабость и тошнота волнами подкатывали к горлу, и Ветер понял, что путь его закончен, еще не начавшись. Но разум отказывался в это верить, и потому ноги упрямо переступали, неся почти безвольное тело. Внезапно все вокруг опрокинулось, ветхие лачужки поплыли перед глазами, и сразу же что–то ударило сзади. Ветер упал и лишился чувств.

Так он встретил Толстого М а лаха. Очнулся незадачливый путник уже в казарме. Оказывается, он как раз проходил неподалеку от новой казармы, выстроенной совсем недавно. Знал бы — никогда бы мимо не пошел. Уж больно Ветер с некоторых пор солдат недолюбливал. Но Толстый оказался человеком сердечным и по–своему даже замечательным. Это он столкнулся в переулке с бродягой, истекавшим кровью. Дотащил на себе до укрытия, привел тамошнего лекаря, который ловко заштопал рану, пока Ветер валялся в беспамятстве, а после того, как несчастный очнулся, новый знакомец еще и напоил, накормил.

Ветер назвался сыном разорившегося торговца из Ласпада. Имя себе другое присвоил — опаска взяла, как бы не узнали, уж больно приметный он в Вальвире. Отец умер, наспех сочинял он себе другую жизнь, лавку пришлось продать, а на оставшиеся деньги решил искать счастья на юге, все равно где, главное — подальше от Ласпада, где его знают и почем зря тыкают пальцем. Думал прикупить часть оружейной мастерской, на целую не хватит, так хотя бы в долю, да вот… теперь последнего лишили. Непонятно, благодарить ли злодеев за то, что жизнь оставили. Куда он теперь без единой медяшки в кармане? Да еще на зиму глядя?

Малах сочувственно выслушал приключившуюся под Вальвиром историю, кивал, подпуская крепкое словцо, костерил уродов, которых уже ловили–ловили, да всех никак не переловишь. Тут Ветру опять повезло: ему и правда встречались хорошие люди, но — странная прихоть судьбы — лишь когда его собственная надежда истекала последними каплями крови. Там же, при казарме, он и зазимовал. Со времен своей дружбы с Тэрмилом — Лучником он превосходно разбирался в самом разном оружии. Да превосходно и не надо было. Для того чтобы мести казармы, таскать жратву и выпивку солдатам и чистить оружие и нагрудный панцирь большого умения не требовалось.

Так, под покровительством своего друга Толстого и местной кухарки Ор и зы он и просуществовал всю зиму в ненавистном Вальвире. Ветра никто не узнавал под глубоким раструбом зимнего одеяния, хотя на улицах ему не раз встречались знакомые обличья. Теперь, после такой досадной неудачи, его все чаще посещала мысль о даре Дракона. Наученный судьбою, он справедливо решил, что пергамент не лучшее хранилище тайного знания. Старик сказал правильно: лишь память — самый надежный тайник. К концу зимы карта была уничтожена, но не раньше, чем в памяти запечатлелась каждая черточка.

Весною Ветер простился с Толстым и тронулся дальше на юг, в сторону Индурги. И чем больше он рвался в Бешискур, тем труднее становилось туда добраться. Богатый воровской опыт снова пригодился — не раз выручал его в пути, зато однажды стоил целой зимы, проведенной взаперти. Яму в Шарч е ле Ветер старался не вспоминать — от тех воспоминаний веяло кое–чем похуже смерти. Он постарался забыть и беспрестанный голод, и холод, крутивший кости днем и ночью, и обличья людей, за давностью утерявшие человеческое. Новички, такие как Ветер, держались разом, тем и выживали. Поодиночке — растерзают, и будут терзать до тех пор, пока сам, как безумный, не сцепишься из–за крошек не на жизнь, а на смерть. Покинуть это место удалось лишь чудом.