Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]

На следующий день Ветру зачитали королевский приговор, он был краток — водворение в узилище за разжигание смуты и пожизненное там пребывание. Буде стихотворец Ветер раскается и решит послужить Пелаху умом и сердцем, довести это до сведения Коронованного Властителя Пелаха через начальника стражи Узилища. Строжайше приказано: разговоров, кроме предписанных службой, с преступником не вести; его разговоров, особенно стихов, не слушать ни под каким видом; ни пергамента, ни перьев, ни чернил не давать. В случае непослушания ослушников бить палками на тюремном дворе.

И потянулись одинаковые дни. Виттор Пелах Третий не зря отличался проницательностью, он правильно все рассчитал. Каждый день Ветер видел закат Канна, и это бередило ему сердце. В подземелье, наверно, сиделось бы легче. Стихи он все еще сочинял, с прежней неудержимостью, но рассказывать их приходилось самому себе да еще тюремным стенам. То вслух, то так. Жить без них оказалось невозможно. Но что такое слова, пусть даже самые чудесные, когда их некому слушать? Слова, не больше.

Странное дело, он почти не чувствовал этих четырех стен, но носить в себе столько новых историй без возможности излить их хотя бы на пергамент… И Ветер стал рассказывать их Дракону. Стоило только закрыть глаза — и он видел знакомую пещеру. Сначала Дракон представлялся ему по–старому, похожим на Ветра, а иногда приходил в истинном своем виде, с расправленными крыльями и одним глазом. Со временем он стал принимать разные обличья, словно примеряя их на себя. Но оставался Драконом. Он знал почти все о людской природе, но ему все равно интересно было слушать Ветра. Хотелось верить, что это не безумие. Но как еще иначе можно быть свободным в узилище? Без надежды когда–либо покинуть свою тюрьму? Только разговаривая с Драконом, Ветер не чувствовал этих стен и не терзался, созерцая ежедневный закат Канна.

Шли дни. Ветер их не считал, не знал сколько. Наверно, много. Однажды совсем еще юный тюремщик, дважды в сутки разносивший еду, замешкался в его клетке. Достал что–то из–за своей нагрудной пластины, всунул в руки узнику маленькую, но острую пилку.

— Господин Ветер, — пробормотал он скороговоркой, косясь на дверное оконце, — это мой отец сделал, бери, решетка толстая, но перепилить можно. Понемножку. Только… пилить можно, когда в небе Линн, в другое время стражники повсюду, на стенах и на башнях. Двары редко тут по стенам бродят, рискнуть можно. Через дверь тут не выйти, — едва успел выдохнуть напоследок.

В середине своей речи он перекинул миску и теперь возился, убирая черепки. Дверь распахнулась, охранники выбранили незадачливого паренька, тот робко уронил что–то в оправдание, Ветер не слышал что именно. Свобода стучалась в виски, превращая все остальное в лишенный смысла гул. Узник даже не понял, оставили ли ему что–то взамен разбитой плошки с похлебкой. Не до того было.

Сегодня же он начал свой еженощный труд. Кто может вольный ветер привязать, если всегда найдется друг? Знакомый тюремщик наведывался частенько, через два дня на третий, а то и чаще — жаль, не всегда его очередь выпадала к Ветру идти, — и каждый раз спрашивал, готово ли уже. Ветер и без того торопился, ему ведь тоже охота выбраться, но решетка оказалась на диво прочная и толстая, такую просто так не отогнешь, поэтому сразу в четырех местах пришлось пилить, да поаккуратнее, с наружной стороны, чтобы от двери не заметили. Да и двары порой наведывались. Летать они, конечно, не умеют, но по стенам хорошо лазают. Хорошо, что Ветер «слышать» их научен, иначе мог бы и попасться. Когда двар приближается, то в ладони и стопы словно иголки впиваются, сначала едва заметно, а потом уж до полного непослушания. А еще холодок внутри появляется, но холодок и от страха может статься, иголки понадежнее.

Наконец, все было готово. Еще чуть–чуть — и решетку можно вынимать. За несколько дней до того Эдриш — имя–то какое знакомое, будто Ветер его уже слышал — улучив момент, исхитрился объяснить узнику свой план, рискованный, но вполне осуществимый. Перед восходом Линна все стражники скрываются внутри Узилища. Главное — успеть спуститься в это время, до прихода дваров. Эдриш принесет веревку подлиннее. Окно как раз над стеной. Надо добраться до стены, потом ту же веревку к внешней стороне перебросить.

В следующий раз вместе с веревкой паренек всунул Ветру обрывок пергамента, на нем были нацарапаны улицы, расходящиеся от Узилища. Тут всего–то два квартала. Если бежать побыстрее, то очень даже можно до прихода дваров управиться. Нужный дом узнать легко, нашептывал Эдриш, он с широкой белой дверью, с вензелем над ней и еще с крыльцом в три ступеньки. Он там один такой, с крыльцом. Надо только постучать, хозяин знает все и спрячет беглеца.

К тому времени свобода перестала быть мечтой, приблизилась вплотную, и это настроило Ветра на практичный лад. Не хотелось утратить еще не обретенное, и потому, ожидая следующего прихода Эдриша, он успел неоднократно все обдумать.

— Мне нужен огонь, хотя бы маленький факел, но чтобы быстро разжигался. Не хочу рисковать. И еще чистейший шер, хоть немного. Если можно.

— Я принесу, — кивнул Эдриш. — Я скажу, когда можно будет.

На третий день он не явился, и Ветер забеспокоился. К тому же на тюремном дворе поднялась какая–то странная суматоха. На его памяти клетки узников ни разу не досматривали, хватало «неусыпного» надзора через окошко в двери. Однако отсутствие Эдриша рождало самые черные мысли. Что если парень на подозрении? Что если другие тюремщики заметили непорядок с решеткой и доложили куда положено? Хотя утром тут слишком темно, а вечером Канн слепит глаза… А что если найдут веревку? Быть может, Эдриш уже поплатился за свое участие?

Но в следующую свою очередь парнишка пришел, как ни в чем не бывало. Он принес и шер, и факел, даже нож прихватил. Бежать завтра, сказал он, когда заложат ставнями окно сигнального поста. В сабхан, который привезут тюремщикам, по дороге добавят немного тар у нги. И исчез.

Да, подумал Ветер, тарунга, или пьяная трава — это хорошо придумано, так они быстрее успокоятся. А Эдриша завтра в Узилище не будет, чтобы зря не рисковать. Но все равно опасно, ведь за тюремщиков, что приносили узнику еду, возьмутся в первую же очередь. Вечером, когда парень явился в последний раз, Ветер не удержался, шепнул ему о своих опасениях. Тот только ухмыльнулся.

— Просунуть веревку любой может, — и он указал на решетчатое оконце в двери. — Мы тут слух пустили, — ухмыльнулся он напоследок, — что чужих видели. Переодетых, но не наших. Искали, целый день бегали, и, конечно, не нашли. Но теперь–то… — не договорив, он выбежал, кляня арестантов, что с кормежкой перебирают. Ишь еще, сетовать надумали!