Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]

— Да на кой он мне сдался! — поспешил оправдаться Илча. — Защищать его? С какой это радости? Просто… любопытно стало… и я…

— Тебе надлежит внимать, а не любопытствовать, ибо тебе открывают то, что д о лжно знать, не более и не менее.

Показалось, что холод стал невыносимым, еще немного и все внутри застынет. Незнакомец добавил несколько слов, непонятных, на неизвестном языке, и они наполнили сердце тоскливым предчувствием беды.

Дверь растворилась, вошли еще двое, тоже в длиннополых плащах, но с открытыми лицами. Должно быть, они дожидались знака.

— Тебе оказана честь, — отчеканил между тем незнакомец, и Илча вздрогнул. — Я редко появляюсь перед такими, как ты. Это надо заслужить, и некоторым на то не хватит жизни… но бывают особые случаи. Как сегодня. Ошибки я не потерплю. Слышите, вы, трое?

— Да, мой господин! — тихо откликнулись вошедшие, и Илча эхом вторил им.

— Этот человек нам подходит. Более всех остальных. Подготовишь его, Кальтир.

Один из пришельцев молча склонился.

— Это твой наставник, — обратился Серый уже к Илче. — Его имя Кальтир, и это все, что надлежит тебе знать. Отныне никакого любопытства.

— Да, мой господин, — Илча постарался склониться так же, как его новоявленный наставник.

— Исполняй все, что он скажет.

Илча поклонился еще раз. Этот высоченный здоровяк, весьма полнокровный и озабоченный с виду, ему не глянулся. Но что оставалось, если уж вправду собрался Серому служить да поскорее наверх выскрестись. Надо только до поры поглубже засунуть свою гордость и усердно выполнять все, что ни скажут. Да еще с блеском. В люди поскорее выбиться…

— Эна а л вам в помощь. Он — ваша охрана, что бы ни случилось.

Невысокий Энаал уверенности не вселял. Невидный, и даже, как будто, ко всему безучастный, он и кланялся–то словно по привычке. Да еще либиец, судя по имени да по выцветшим гляделкам.

Серый вновь произнес непонятное. Названный Энаалом подошел, указал на завязки кадамча.

— Снимай, — сказал, видя, что Илча не понимает.

Голос у него оказался таким же бесцветным, как и он сам.

Илча решительно потянул завязки. Странный наказ, слов нет, но этот Серый покорность любит, сразу видно. И если Илча все время на месте будет топтаться и расспрашивать что да как, то ему желанной славы и всяких почестей полжизни ждать придется.

Энаал сам задрал его рубаху, обнажил грудь. Рядом тут же объявился здоровяк–наставник, в руках серебристо–зеленым металлом блеснула продолговатая коробочка. Он что–то повернул очень бережно, двумя пальцами, раздался щелчок, и коробочка разделилась на две части.

Илче стало уж совсем не по себе, когда эту непонятную штуковину поднесли к его груди, однако он постарался хотя бы казаться бесстрастным. Повиновение повиновением, а достоинство свое он пока что не продал, и если даже…

Воздух застрял внутри, когда здоровяк неожиданно прижал эту самую штуковину к груди. Как будто куча жал вонзилось разом в одно место. Ноги подсеклись, и Илчу тотчас подхватили под руки, будто ждали. Он не стал барахтаться, не попытался встать на соломенные ноги, вместо того терпеливо набрал воздуха в грудь, выдохнул. Еще раз. Поначалу острая боль ослабла, сменилась сильным жжением. Тело вновь обрело устойчивость. Его тут же оставили. Коробочка в последний раз блеснула в руках наставника и исчезла.

Энаал так же мрачно вновь указал на одежду. Илча не посмел при Сером разглядывать, что с ним случилось, и молча опустил рубаху, небрежно затянул шнур. В это время Кальтир перебросился парой непонятных фраз со своим господином, после чего оба помощника снова исчезли.

— Кальтир сказал: из тебя будет толк.

Неизвестно отчего эти слова наполнили Илчу самой горячей радостью. И наставник показался не таким уж угрюмым. Уж скорее озабоченным. Жжение ослабло, но поползло дальше, потянуло свои щупальца в разные стороны. Оно мешало думать, мешало стоять, дышать, внимать. Оно страшно мешало. Переливалось, сменялось стеснением, сжатием, истомой то там, то тут, словно жило своей жизнью. Отчаянно хотелось опуститься на один из стульев за спиной, но Илча только зубами поскрипывал, когда хотелось вывернуться посильнее. А Серый все ждал неизвестно чего.

— Но мне не нужен Кальтир, чтобы это понять. Ты из тех, кто достигает многого.

Радость стала неимоверной.

— Однако такие и оступаются чаще остальных, — хлестнуло Илчу среди полного счастья. — Гораздо чаще.

Серый сделал паузу, чтобы Илча осмыслил сказанное, но тот уже ничего не мог осмыслить. Казалось, жжение понемногу наполняет всю кровь, и мысли откалывались сразу кусками, в которых нельзя ничего разобрать. Много и сразу. А еще волна горячей радости, которую ничем не перешибешь.

— Кальтир разъяснит тебе что делать, как держать себя, что говорить. Покажет всех людей, что должно примечать. В остальном — все твое, старайся. Это дело величайшей важности, и роль твоя в нем велика. Но если ты окажешься недостойным отведенного тебе места… — Он добавил еще несколько слов на неизвестном языке, и от них Илчу как клещами сжало, даже повело от тоскливого ужаса, и тут же все отступило.

Некоторое время Серый взирал на новобранца из–под капюшона, тот — торчал истуканом. Казалось, все тело объято пламенем, но с ним не было больно. Необычайно, прекрасно. Он едва удерживался, чтобы не подпрыгивать, только переступал с ноги на ногу.

— Внимай, исполнитель воли Дракона, — вдруг заговорил Серый совсем иным голосом, словно колокол раскалывал целый мир, гудел в груди у Илчи, там, где прикоснулась таинственная печать. — Внимай… Внимай моим словам. Вольный Ветер, вчера прибывший в Вальвир — чародей, гнусный обманщик. Он не скромный стихотворец, за которого выдавал себя годами. Мы терпели его своеволье, очень долго терпели, но он слишком развернулся. Обнаглел. Почти сошел с ума. Называет себя Сыном Нимоа, открыто порочит священных Драконов, распространяет лживые слухи, пользует людей себе в угоду. Ему нет дела до тех, кто верит его словам. Он упивается славой и тайно копит богатства, прикидываясь смиренным бродягой. Далее оставлять все, как есть, невозможно. Нимоа дает нам знак — необходимо проучить самозванца. Жестоко, без всякой жалости. Чтобы каждый раз, как вздумается громоздить горы лжи, вспоминал свой урок. Самый лучший учитель — собственная шкура.

Колокола рвали радость, не давая внимать во всей полноте. Отчего–то хотелось крикнуть: не так! Все не так! Но этот слабый порыв уносился вдаль. Все это говорилось не про того Ветра, которого знал Илча. Или не знал совсем. Время–то прошло… хоть и тогда стихотворцу было плевать на тех, кто ему верит. Сначала ему нужны были истории, нужны веселые попутчики, вот и привечал кого попало, а как все прежнее приелось, когда пора настала за другими сказками двигать — только его и видели. И все бы ладно… но зачем обещать? Чтобы его годами ждали, на дороге высматривали, от глупой надежды мучились, и еще каждодневно обиды терпели от сынков местных богатеев, да такие, что уличным темникам и в голову не придет учинить.