Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]

Ветер пробежал почти четверть свитка, пока оторвался. Чужая рука переписчика, к тому же полуграмотного, но слова его собственные. Давние стихи, он давно уже так не рассказывал «Жемчужину», но несомненно, это его стихи. Его слова, его образы. Вот старик–служитель, Сид, страшно похожий на Ветра, только получше по тем временам одетый. Как будто все это было вчера.

Он молча ожидал продолжения.

— Живые стихи. Твои.

— А в тех свитках?..

— Прославленный стихотворец не видит разницы?

— Быть может, не стоило заниматься переизложением чужого? Стихи творятся от сердца.

— Быть может. Но над «Жемчужиной» не потрудился только самый ленивый из стихотворцев. Потому так любопытно сравнивать.

— Что ты хочешь сказать?

— Я думаю, со времен великого Стэвира ты наиболее известный и наиболее преследуемый стихотворец. Немало найдется тех, кто готов Вольного Ветра в пыль стереть. И еще гораздо больше тех, кто стремится добиться его пристального внимания — и тем снискать себе славу и бессмертие. Хотя бы в стихах.

Он дал Ветру время подумать.

— И что же? — не выдержал тот.

— Не первый год я в поисках. Мне нужен человек, который мог бы поспособствовать осуществлению моего замысла. Наилучшим образом… — Он встал, прошелся немного, прежде чем продолжить. — Для подробного изложения время еще будет. Скажу лишь, что искал я нечто особенное — ошибка может стоить многого. И знаешь, что любопытно? Даже темные крестьяне из глуши, забытой всеми ветрами, спустя год или два после встречи с тобою ясно и живо вспоминают сказки Вольного Ветра. Точно слышали их вчера. Конечно же, не стихи так легко оседают в их памяти, а порожденные тобою образы, точно люди сами зрели происшедшее. Как будто сами там побывали! Да еще и другим рассказывать берутся, громоздя сверх того целую груду собственных домыслов! Что же говорить о людях книжных, о торговцах? Мои слуги нашли не одного и не двух, безраздельно уверенных, что знают подлинные истории лучше самого стихотворца. Убежденных, что воочию зрели выдуманных тобой героев.

Он помолчал немного, прохаживаясь перед камином и давая время Ветру поразмыслить над сказанным. Наконец остановился, пристально воззрился на гостя.

— Твой секрет не в том, как ты сплетаешь слова воедино. Дело в том, кто их сплетает. И даже в свитках сохраняется твой отпечаток. Твой невещественный след.

Ветер поморщился. Хотел возразить, но не успел.

— Я собрал все, что смог, из сотворенного тобой. Я разослал твои свитки в самые известные школы, требуя отчета, что в них необычайного. Я обращался за советом к людям без сомнения ученейшим, к ценителям и знатокам подобного таланта, а также к другим стихотворцам, жаждущим открыть твои тайны. И что же оказалось?

Стихотворец снова промолчал. Он боялся ответа.

— Да ничего! Некоторые из них безупречны, некоторые почти таковы, некоторые невыразимо красивы, но столь удачный слог свойствен и многим другим стихотворцам. Есть и такие, что не вызвали большого одобрения у людей, чья ученость, — он развел руками, подчеркивая, — поверь мне, не вызывает сомнения. Что же в этих творениях? Я сам много времени провел над твоими свитками… Часть моего дара — проницать то, чего не увидит обычный человек, ведь ты уже понял?

Ветер едва заметно кивнул.

— В твоих словах слишком много огня. Неведомого мне. Внутри, глубоко. Снаружи все просто, спокойно, порой даже буднично, но вместе складывается… то, что я постигаю, но не могу найти слов… ведь слово — твой дар, — взмахнул он свитком, что до сих пор сжимал в руке. — Ты имеешь власть над людьми. Заставляешь не слушать — видеть. Видеть то, что захочешь ты. И помнить увиденное. Потому тебя любят и ненавидят, а остальных стихотворцев лишь хвалят и порицают. Ты словом так попадаешь в цель, как иной не ударит кинжалом. И можешь, как никто другой, погрузить в сокровенное… Не потому что так искушен в плетении словес, а потому что для каждого из них находишь нужное время и место, чтобы высказать, забросить в мир. А твой огонь… твоя Жемчужина довершает начатое. Ты способен запутать в свою сеть любого. Чем не чародейство, в коем следует уличить немедленно? Разве одно только это не способно внушить страх непосвященному?

Серый заметно взволновался. Даже щеки окрасились слабым румянцем.

Вот ведь, у него тоже есть уязвимые места.

— Не знаю, есть ли еще носители дара, подобного твоему. Но не среди стихотворцев. Поэтому мне нужен Вольный Ветер, и только он.

— И поэтому ты не оставил мне выбора.

— «Кто может вольный ветер привязать…» Это ведь твои слова?

— Слова не мои, но я люблю их.

— У меня преимущество перед теми, кто до сих пор пытался это сделать.

— У них тоже были свои преимущества. Тогда я был молод. А теперь стар, и с каждым днем все старше.

— Я рассчитываю не на страх. И не на силу. Но без нее к Вольному Ветру не подобраться. Он слишком усердно цепляется за свою свободу, чтобы отнестись к моему замыслу со всем вниманием, приличным случаю. Пришлось использовать сеть.

— Ловить сетью ветер — пустая трата времени.

— Ветру пора бы перестать дуть без толку. Без направления, куда попало.

— Ветры не дуют, куда им указывают перстом.

— И тем наносят много бед, не так ли?

— И тем не менее. Такие уж они есть.

— Неужели? Разве не все совершается по воле Нимоа?

Ветер усмехнулся. Серому все же удалось поймать его на слове.

— Ты что же, решил уподобиться Нимоа?

— А ты равняешь себя с истинным ветром?

Теперь усмехнулись оба.

— Всю жизнь ты довольствовался крохами, хотя мог бы иметь всю землю. Стоит лишь рот открыть — и ты делаешь с людьми все, что пожелаешь. Ты ведь каждодневно зришь, как твои истории сообразно твоему же желанию выворачивают привычный для них мир? Чем не чародейство? Чем не «чародейский голос», плетущий сеть вокруг них? Хочешь ты того или нет, но это власть, Вольный Ветер. Власть, которой ты желал, иначе нашел бы другую Жемчужину. Власть, которую ты так и не сумел использовать как д о лжно. Та власть, что можно употребить и во благо тоже.

— Я не способен употребить власть. Куда бы то ни было. Это не мое дело — я стихотворец.

— Ты творишь не стихи — их мир. Ты уже ее используешь, походя, каждый день. И так же неразумно, как настоящий ветер, дующий без цели.

Ветер вздохнул.

— Признаю: ты многократно удивил меня сегодня, хотя, казалось бы, на склоне жизни уже удивляться нечему. Я бесконечно устал, и потому спрошу в последний раз. Так что же ты от меня хочешь?

— О, я не стану утомлять усталый разум. Я терпелив, когда дела того требуют. Почти все уже сказано, осталось главное. Но тебе не стоит попусту гадать, лучше отдохни до завтра.

Он небрежно указал на дверь и преспокойно отвернулся к камину. Ветер с трудом оторвался от мягких подушек, неуклюже двинулся вперед, на ходу разминая затекшие ноги. Его приняла та же темная комнатушка. Скоро его подхватили чьи–то руки, направили, увлекли в узенькую галерею. Пошатываясь от усталости, он двинулся меж своих стражей. Хотелось закрыть глаза: даже тусклый свет их факелов мешал невыразимо, отдавался болью.