Владимир Пекальчук - Жестко и быстро

Само собой, что район закрытый, попасть сюда могут только жильцы, гости и обслуживающий персонал. Обычного человека полицейская охрана завернет на входе, а кто проскользнет и попадется охране какого-нибудь Дома — ну, пусть пеняет на себя. Так что большинство баек о Заречье — от закрытости.

Автобус притормозил на повороте, чуть поднатужившись, выбрался на горку и въехал в широко открытые стальные ворота.

Вот я и «дома», чтоб его.

Я вышел из автобуса и в сопровождении камердинера двинулся по дорожке к особняку.

Камеры у входа открыли передо мною двери — значит, я уже в базе данных. Предусмотрительно.

Камердинер проводил к холлу. Там, за дверью, меня уже ждут, по старой аквилонской традиции — глава Дома и все остальные члены семейства из тех, которые в данный момент в усадьбе. Мы не виделись с ними с тех пор, как отец умер и дядя Вольфар Рэмм полностью исключил все мои контакты с Сабуровыми, то есть уже пять лет, и это будет фактически знакомством заново, потому что они помнят меня только одиннадцатилетним мальчиком. Как разыграть партию? По правилам? В тартарары правила, в них для таких, как я, ничего хорошего не прописано.

Я сам удивился этой мысли и даже ужаснулся тому, что задумал. Точнее, ужаснулся прежний я, робкий слабый малыш, а тот, новый Реджинальд, прошедший пустыню смерти, только улыбнулся. Да, я по-прежнему слабак, которого можно перешибить соплей, но если вдуматься, то сила — она не в кулаке начинается. Недаром самурайская пословица гласит: «Одержи победу, готовя ее, и только потом, если надо, дерись». Кулак — лишь вспомогательное средство на случай, если противник не понимает, что проиграл, по-хорошему. Во многом моя судьба будет определена тем, как я себя представлю, входя в клетку с хищником, показать страх или слабость — приговор.

А меня ждет этих хищников целая свора.

Я дождался, пока камердинер отворит передо мною дверь, и шагнул вперед.

Большой зал, в котором напротив двери стоит длинный стол. По центру восседает патриархально-монументальный мужчина лет шестидесяти с виду, хотя на самом деле ему далеко за семьдесят — Александр Сабуров-старший, мой дед по матери. Слева и справа — Николас и Александр-младший, мои дяди, подле них — тети, дальше по старшинству в обе стороны — мои двоюродные братья и сестры. Удобная традиция так встречать: сразу видно, кто есть кто.

Делаю два шага вперед вместо положенных по этикету трех и останавливаюсь.

— Здравствуйте, дедушка. И вы будьте здравы, родственники.

По эмоциям на лицах хорошо виден произведенный эффект: у старших мужчин — любопытство и интерес, у женщин — скорее непонимание и возмущение.

Ну еще бы, я ведь не поклонился в пояс, как полагается, и даже головы не склонил. Хотя это стоило мне почти нечеловеческого усилия, но я выдержал, подбадривая себя тем, что для мастера Куроно это был бы вообще пустяк. Конечно, он — сильнейшая личность, легенда в своем мире, а я — слабак… Но Сабуровы этого не знают.

Мой выпад дед принял шутя, даже не поморщился. Хорошо, что по традиции он говорит первый, как глава Дома, а все остальные молчат, таким образом в этом испытании у меня пока только один противник, иначе было бы куда тяжелее.

Правда, одна из сестер, Анна, попыталась украдкой жестом показать мне, чтобы я поклонился, но я сделал вид, что не заметил.

— И ты здравствуй, внук, — пробасил старший, — приветствую тебя в моем доме. А скажи-ка, у Рэммов такие новаторские обычаи — главе Дома не поклониться?

Я выдержал его взгляд, не отводя глаз, и мои слова, я готов поклясться, были самыми последними из тех, что все присутствующие ожидали услышать.

— Не хочу показаться невоспитанным, но, дедушка, а с какой стати я должен вам кланяться?

Я сам в шоке от своих слов, хоть и готовил их заранее, — а уж они-то! Камердинер за дверью буквально икнул, я ясно это услышал. И пока глаза и брови собравшихся ползут вверх, начинаю добивать.

— Нет, я знаю, вы глава теперь уже моего Дома, частью которого, кстати, меня сделали, не спросив… Но мне-то что с того? Вы ведь своими интересами руководствовались, а не моими. Знаете, я бы вам поклонился, заяви вы свои права до того, как меня голышом швырнули в пустыню, а не после. Но нет, вы просто выждали, что будет, убедились, что я невиновен и серьезных осложнений не предвидится, — и только тогда соблаговолили оказать мне «милость», подобрав выброшенное другим Домом. И мы с вами, дедушка, оба прекрасно знаем зачем. Просто чтобы в геральдический список внести еще одного мага-рыцаря и прибавить Дому веса. Правда, с теми, кто знает мои истинные возможности, а точнее, их отсутствие, этот номер не пройдет. А дальше что, дедушка? Я попаду в какую-нибудь спецшколу, чтобы у Дома появился новый специалист, скажем, по безопасности? Или вы меня выменяете на союзный договор с другим Домом, отдав в примаки и не спросив, а видел ли я свою будущую жену хотя бы один раз, не говоря уже о том, нравится ли она мне. Я вас не осуждаю, господь упаси, интересы Дома — это святое… Но мои интересы где? Они вас не интересуют, я для вас ресурс, а не близкий родственник. Вещь. Так что с таким же успехом вы можете ожидать поклона от шкафа или стула.

Моя тирада, высказанная подчеркнуто ровно, удивила всех не меньше, чем если бы я выплюнул изо рта «огненный смерч» седьмого уровня. Пожалуй, кроме деда, он свои эмоции наружу не выпустил. Что ж, его репутация вполне заслуженна.

— Хорошо сказано, Реджи, — спокойно сказал он, — и, врать не буду, по существу. Узнаю в тебе Рюиджи, по уму ты весь в отца пошел. Правда, его мудрости тебе пока недостает, а язычок острый — весь в мать, к сожалению.

Я пожал плечами.

— Вам виднее, я, знаете ли, вашу дочь, мать мою, совсем не помню, она меня трехлетним малышом бросила и удрала к своей темной родне, отца и вас за таковую не посчитав. Как, впрочем, и ее мать с ней поступила. Но если вы ставите мне в вину сходство с вашей дочерью — позвольте напомнить, что, когда вы сорок лет назад выбрали себе любовницу из свартальвов, меня вообще на свете не было, я тут не при делах. Кстати, что я рос без матери и что я на четверть свартальв, — это, просто между прочим, чья вина? Моя или ваша? Так что, дедушка, все, чем я вам обязан, — так это самим фактом своего существования. Но с учетом того, как сложилась моя жизнь, желания кого бы то ни было за это благодарить я не испытываю.

Славно добил, ничего не скажешь. Все просто шокированы таким поворотом церемонии, да и я сам слегка вспотел. Но при этом мне безумно понравилось говорить то, что я думаю, громко и с гордо поднятой головой. Конечно, грань между собственным достоинством и наглостью переступить очень легко даже в разговоре с равным, а в данном случае я не мог ее не переступить, потому что, по мнению этих людей, своего достоинства у меня не должно быть, и один намек на него — уже наглость. А вот вам, получите и распишитесь. Меня буквально распирает от гордости: я уверен, что так с Александром Сабуровым, главой Дома Сабуровых, не говорил никто и никогда. Разве что император, да и то очень вряд ли.