Гэв Торп - Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2

— Что ж, похоже, хотя бы один бог ещё прислушивается к молитвам, мой друг, — сказал он, разглаживая длинную кольчугу из клёпанных железных чешуек и одёргивая меховой китель на своей огромной фигуре.

— Ты — Софья Валенчик? — спросил он на её родном языке.

Она кивнула. — Да, но откуда вы узнали это?

— Потому что я рассказал ему, — ответил рыцарь, снимая шлем.

Сердце Софьи забилось сильнее, когда она посмотрела на его лицо: исхудавшее, в сравнение с тем, что она помнила, и обрамлённое поседевшими волосами. В последний раз она видела его искажённым горем, когда рыцарь рассказывал ей, как посол Каспар фон Велтен погиб под Урзубьем.

— Боги, — произнесла она. — Курт Бремен. Как ты оказался здесь?

— Я вернулся за тобой, — ответил он.

Они оставили мёртвых в степи, даже павших всадников.

По обычаю, каждую лошадь следовало отпустить в степь с её всадником, накрытым саваном на спине, свободно преследовать огонь Дажа, пока не закончится земля, чтобы скакать.

Но уланы не могли пожертвовать даже одним конём ради похорон в степи, и, закончив выкрикивать имена павших на ветру и пролив кумыс на землю, всадники повернули на запад.

Спаслись пятьдесят два беженца, их посадили на лошадей улан, а Софья и Миска ехали на спине гигантского мерина Курта.

Проскакав под дождём десять миль, они въехали в укрытую туманом расселину, глубокий овраг с крутыми склонами, который нельзя было заметить с расстояния больше нескольких десятков ярдов. Внутри тёмных стен каньона температура резко упала, и с камней чёрного утёса свисали капающие кинжалы льда.

У его подножья дно ущелья расширилось, и Софья увидела множество кожаных палаток, разбитых неровным кругом вокруг огромного шатра, мерцающего серебром. У входов в пещеры низко горели защищённые костры, дым успевал рассеяться, прежде чем подняться в степь. У них сидела, по крайней мере, тысяча обездоленных воинов, десяток рот или больше. Большинство оказались ранены, и у всех был затравленный взгляд людей, которые всё ещё не могли поверить, что их страна больше им не принадлежит.

Софья знала этот взгляд очень хорошо. У неё у самой был такой же, из-за него морщины прорезали красивое лицо и поседели волосы.

Они встали от костров, чтобы приветствовать вернувшихся воинов, похлопывая по шеям их коней и выкрикивая имена мёртвых, услышав их. Вновь прибывшие всадники спешились и увели лошадей, ослабив подпруги и прихватив пучки грубого можжевельника, чтобы вытереть блестящий пот с боков животных.

Первой обязанностью всадника было позаботиться о своём коне, и каждый всадник Кислева относился к ней с полной серьёзностью.

Выживших после нападения зверей направили к рядам костров, над которыми в почерневших котелках готовили горячую пищу. Жрецы и раненые помогли им, дав деревянные миски и несколько сбережённых шерстяных одеял.

Софья едва сдержала рыдания при виде того, во что северяне превратили Кислев — жалкие выжившие, влачившие существование в развалинах убитой родины.

Курт осторожно спешился и помог Софье и Миске слезть с крупа коня. Высотой, по крайней мере, в семнадцать ладоней, широкогрудый дестриэ затмевал быстрых скакунов кислевитских всадников. Двухвостая комета и клеймо на крупе в виде молота, сказали ей, что он из личных конюшен императора.

— Я назвал его Павлом, — пояснил Курт, увидев её восхищение жеребцом. — Упрямый, но верный, и бьюсь об заклад, что он не уступит в скорости любому бретонскому коню. А сражается он яростнее, чем любой из виденных мной.

— Ему бы это понравилось, — ответила Софья, вспоминая, как она в последний раз виделась с Павлом Лефорто Коровицем и резкие слова между ними. Павел был неотёсанным и грубым пьяницей, человеком, слишком страстно отдавшимся своим порокам, чтобы заслуживать полное доверие, но у него было сердце размером с океан, и не проходило ни дня, чтобы она не скучала по нему.

Как и Каспар, Павел пал от клинка предводителя курган Альфрика Цинвульфа в великой битве в тени Клыков Урсуна. Курт Бремен убил Цинвульфа, а мощная магия Ледяной Королевы уничтожила курганскую армию. Жители Кислева праздновали великую победу, полагая, что после такого кровавого ответа армии севера не сунутся на юг ещё много лет.

Как же они ошиблись.

Курт отвёл Софью и Миску к низкому костру, где, скрестив ноги, сидел стройный молодой человек, низко опустив голову на грудь. Он тихо похрапывал, покачиваясь во сне с открытой на коленях книгой и всё ещё сжимая птичье перо.

— Господин Царёв, посмотри, кого я нашёл, — произнёс Курт, осторожно встряхнув его за плечо.

— Рюрик? — удивилась Софья, упав на колени и обняв его. Он проснулся от прикосновения, и его затуманенные уставшие глаза не сразу смогли постичь, кого он на самом деле видит.

— Софья? Живые боги, это и в самом деле ты? — произнёс он, посмотрев на Курта. — Слёзы Морского, Курт, ты нашёл её!

Рюрик Царёв отправился из Эренграда в город Кислев после Года, Который Никогда Не Забудут, мечтая стать великим историком. Он искал ветеранов Мажгорода и Урзубья, Праага и Волчары, Чернозавтры и Болгасграда. Он надеялся написать большую работу, сравнимую с Фредериком “Старым” Верде из Альтдорфа, Готтимером, Освельдом Старшим или даже с самим великим Анспрахтом из Нульна.

Рюрик прибыл в то время, когда все хотели забыть войну, убежать от пережитого кровопролития и ужасов, от которых они всё ещё страдали. Никто не стал разговаривать с ним, а те небольшие деньги, что он скопил в бытность хранителем путевых листов в Эренграде, быстро закончились.

Софья встретила Рюрика в заброшенных стенах Лубянки, мрачном здании, построенным царём Алексеем, чтобы заботиться о раненых в Первой Великой Войне с Хаосом. Оно давно перестало служить той благородной цели, превратившись в кошмарную тюрьму, куда несчастные, безумные и покалеченные приходили умереть.

Рюрик несколько раз осмеливался входить в мрачные стены Лубянки, надеясь получить доказательства от человека, который утверждал, что видел смерть Сурса Ленка. Это оказалось уловкой, и человек взял верх над молодым писателем, приковав его цепью к стене, прежде чем уйти в новой одежде и с украденными документами.

Равнодушные надзиратели Лубянки проигнорировали заявления Рюрика о его истинной личности и заперли его с сумасшедшими. Четыре месяца спустя Софью позвали на Лубянку принять роды у безумной, и она столкнулась с молодым писарем, который молил её прислушаться к его словам. Софья была искушена в хитростях обитателей тюрьмы, но что-то в искреннем отчаянии паренька звучало правдоподобно.

Она быстро обнаружила подлинность рассказа Рюрика и его освободили под её опеку. Когда он выздоровел, она узнала о его стремлении писать и нашла для него работу — составить список её целебных методик, ингредиентов, смесей припарок и учебных правил для лекарей.