Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея

Таллат бросился вперед и положил голову друга к себе на колени, но глаза Элона уже затягивала непроницаемая пелена смерти. Его кровь уходила в песок.

Они похоронили его, засыпав песком и галькой, на краю джунглей, но могила его была неглубокой. Их лопаты очень скоро зазвенели о камень. Кроме того, здесь явно водились дикие звери, незамеченные прежде и не показывающиеся сейчас, чье присутствие выдавали лишь легкие шорохи в лесу да яркие огоньки глаз. В темнеющем небе, жадно крича, кружили птицы. Поэтому они вырыли его из песка и положили на кучу хвороста и лиан и подожгли ее. Так было лучше, но запах горелой плоти преследовал их по всему берегу.

Таллат ушел от них и долго стоял в сумерках, глядя на тлеющие и дымящиеся угли, когда-то бывшие Элоном. Мужчине не пристало плакать, и если он все же не мог сдержать слез, то должен был горевать в одиночку. Ральднор с внезапно нахлынувшей болью вдруг вспомнил, как когда-то давно тоже еле сдерживал слезы, шагая за похоронными носилками Эраз в Хамосе.

Непомерно раздутая луна всплыла над деревьями.

На плато разгоралось красноватое зарево, слышались песни, шум дудок и громкие крики, заглушавшие шорох волн и приглушенный гул водопадов.

Пока они ходили за хворостом для погребального костра Элона, вернулись лодки. Хохочущие мужчины и визжащие женщины гурьбой бросились к деревьям с фонарями и бочонками пива из личного запаса Дроклера. Теперь они пили, поедали плоды и распевали песни, сидя вокруг своих костров у скал.

Таллат медленным шагом вернулся к ним. Его лицо было мрачным.

— Таллат! — один из матросов схватил его за локоть. — Таллат, давай возьмем шлюпку, поплывем на корабль и уйдем на нем. Должен быть какой-то безопасный путь до дома. Оставим их на их острове.

— Нет, — отрезал Таллат.

Волна наползала все дальше и дальше на песок, тихо шепча что-то, словно мать ребенку.

— Клянусь Зардуком, — сказал матрос, — я не расстроюсь, если они все отравятся этими плодами, как ты и говорил, Таллат. Это было бы справедливо. Я не стал бы о них плакать.

Море проглотило последние отблески солнечного света. Визгливый женский голос на плато затянул какую-то песню.

Яннул беспокойно поерзал.

— Они там тертые калачи — ну, большинство из них — и могут за себя постоять. Но среди них была одна девчушка — думаю, она из Элисара — закорианские пираты захватили ее в плен еще совсем крошкой. На палубе она еще держалась, но по ночам ей было страшно. Пожалуй, они там что-то чересчур развеселились. Ты не станешь возражать, если я пойду и заберу ее оттуда?

— Твоя галантность делает тебе честь. Но эта задача может оказаться потруднее, чем тебе кажется. Идем вместе. Двое ребят ригоновой выучки стоят двадцати пьяных закорианцев.

Они отделились от кучки сидевших на пляже и исчезли в черноте джунглей.

Их путь сквозь джунгли начался в атмосфере какой-то мрачной веселости. Она разрядила напряженность, охватившую обоих, и отчасти напомнила ту скрытность, которая связывала этих двоих в Лин-Абиссе. Но все же по мере того, как они неуклонно углублялись в темные заросли, окружение леса начало потихоньку оказывать на них влияние, подавляя их своим безмолвным мрачным присутствием.

В сердце джунглей царил мрак, и лишь луна серебрила листья жутковатой призрачной синевой. Бесчисленные глаза, сверкавшие на опушке, здесь, в зарослях, мерцали как звезды. Трава шелестела, склоняясь под неощутимым ветром.

— Повсюду шпионы, — прошептал Яннул.

Но ни один из них не улыбнулся. Ральднору казалось, будто весь лес подступается к ним вплотную, одушевленный, не спускающий с них глаз, враждебный. Впервые он ощутил холодность теней, которые не были холодными в физическом смысле, гнет, почти физический запах древности, чего-то гниющего. Этот остров, безмятежный в свете дня, с наступлением ночи ожил, наполнившись собственной темной жизнью, и обнаружил чужаков, без спросу ступивших на его землю и лишивших его девственности. Они потревожили его первобытную тьму. Он ненавидел их.

Внезапно за высокими зарослями папоротника вдруг открылось оранжевое плато.

На голых камнях моряки со своими женщинами кричали и пили, объедаясь и осушая вскрытые бочонки. Огромный костер пылал, облизывая трескучими языками небо. Две или три женщины танцевали голышом, держа в руках горящие головешки в подражание огненным танцовщицам из Зардука.

— Видишь свою девчонку? — спросил Ральднор.

— Нет. Придется подойти поближе.

Через несколько шагов навстречу им бросилась женская фигура.

— Янал из Лана… и Ральнар, — заплетающимся языком выговорила она, мгновенно узнав обоих, в особенности Яннула. Но это была не та, которую искал Яннул. Однако она отвела их к огню и угостила пивом, попытавшись повиснуть у Яннула на шее. Увидев это, один из лежащих вокруг пьянчужек, шатаясь, поднялся с налитыми кровью глазами.

— Ты же со мной, Ханот. Не трать время на этих сухопутных крыс. Джарл хочет быть уверенным, что ты решила присоединиться к нам, к мастерам, — ухмыльнулся он и завалился, увлекая женщину за собой.

— Вот она, крошка Релла… или Рилка, не помню, как ее там, — сказал Яннул. — Похоже, у нее неприятности.

Он бросился к нескольким фигурам, возившимся в темноте, и Ральднор следом за ним. Они быстро растащили четырех матросов и справились с ними поодиночке. Яннул подхватил брыкающуюся и царапающуюся девчонку, в конце концов все же убедив ее — едва не лишившись при этом глаз — что это не продолжение затевавшегося изнасилования, а Яннул, с которыми она делилась своими тайными страхами в темноте. Она была маленькой и хрупкой, с четким прямым профилем, очень нетипичным для закорианцев. Скорее всего, она действительно была из Элисаара. Она робко улыбнулась ему, но ее надежда тут же сменилась ужасом.

— Ага, значит, мы все-таки дождались этой неслыханной чести, — раздался у них за спиной голос Джарла. — Собаки пришли набить брюхо.

— Сражаемся спина к спине, — скомандовал Ральднор Яннулу, — как на тренировочной площадке в Абиссе. — Он почувствовал, как его лицо расплывается в неудержимой хищной ухмылке. — Но сначала закуска. Этот негодяй явно состоит в родстве с Ригоном, а у нас обоих с ним свои счеты.

Он не мог различить лицо Джарла, ослепленный огнем костра. Это ничего не меняло. Внезапно им овладела нестерпимая, жгучая ненависть. Он ощутил, что она не принадлежит ему, а просто наполняет его, как пустой сосуд. Ненависть — остров просто источал ее. Она проникала в его кровь, в его разум.

Он почувствовал, как давно затянувшиеся раны в его душе вдруг открылись, затопив его мучительной болью. Но теперь там не было места ни Аниси, ни Астарис — ни нежной женщине с мыслями, похожими на искрящийся кристалл, ни второй, которая была вся теплый огонь. Не сейчас. Это было совершенно чуждое, жуткое и неодолимое ощущение. Одержимость. Он чувствовал, как эта стихия собирается, фокусируясь в пурпурном оке джунглей и ища выражения через него. Он ощутил, как что-то внутри него прорвалось, выпуская это наружу. Страх. Ужас. Но это заставляло его ухмыляться и смеяться в безумном, невообразимом ликовании.