Ирмата Арьяр - Да здравствует король!

Рамасха, подмигнув мне за спиной принцессы, скучающим тоном сказал вполголоса своему оруженосцу:

— Какое счастье, что мои мачехи долго не живут, особенно те, что не сдержаны на язык. Может, мы с тобой, Льеос, пари заключим, сколько протянет эта новенькая?

— Опасно с тобой на спор идти, мой принц. По мне, так чем меньше они живут, тем лучше — свадьбы с бесплатной выпивкой чаще. Похороны опять же… — подхватил игру ласх, мерцающий золотистыми искрами, как корочка наста на солнце (дивной красоты, и где Рамасха таких берет?).

Виолетта побледнела.

— Я думал, с отъездом Адель и Агнесс во дворце не осталось гадюк. Ошибался! — рявкнул стремительно подошедший король. — Принц Игинир, вы, кажется, настаивали на немедленном отъезде и не хотели ждать до утра? Так я уже не возражаю. Тем более что от горцев вместо бежавшего преступника Дигеро фьерр Этьера прибыл недостающий второй сопровождающий. Забирайте императорскую невесту и уезжайте, а ее тряпки я следом отправлю. Видеть не хочу эту дуру ни минуты больше! Кто вложил в твою глупую голову этот бред, Виолетта? И не смей мне лгать!

Девушка предпочла обморок. Охи, ахи, лекари…

Роберт обвел тяжелым взглядом собравшийся в зале цвет королевства, немедленно сделавший подобострастные морды. Усмехнулся.

— Значит, Божий суд для вас — ничто, мои добрые подданные? Еретики! Наследника моего порочить вздумали? Подлецы! Так, может, мне самого Азархарта в свидетели позвать? Богу не верите, так дьяволу поверите? Вот послание владыки Темной страны! — вытащив свиток обычного черного шелка — фальшивый, как успела я заметить, хотя руны на нем вспыхивали ничуть не хуже, чем на оригинале, Роберт зачитал весьма избранные места из послания, изрядно подправленного явно королевской огненной рукой. Только то, что касалось Дирха, Виолы и предстоящего полуночного визита Темного.

Что тут началось! Обмороки дам, само собой. Старики за сердце схватились. Те, кто помоложе и порезвее, плюнув на отцов и жен, к дверям ринулись — свои шкуры спасать. Стражники выставили пики. Давка, драка, вой нечеловеческий…

— Стоять! — гаркнул король, перекрывая вопли и стоны. — Сожгу как изменников короне! — придворные замерли, сползая по стенкам. Темные темными, когда еще придут, а разгневанный монарх — тут, под боком, и уже выпустил огненные когти. Роберт, скорбно сведя брови, сказал с болью в голосе: — Сегодня в Черной часовне Азархарт забрал жертвенного агнца. Отдал я ему мою возлюбленную дочь Виолу, спасая вас всех, недостойные. А часовню сжег, чтобы не напоминала о моем горе.

— Значит, похорон не будет, — приуныл церемониймейстер, наверняка уже прикинувший, сколько монет перепадет в его карман.

Остальные возликовали. Повалились на колени, славословя спасшего их государя. И, ручаюсь, в этот миг их любовь к благороднейшему королю Роберту Сильному была вполне искренней. И никто слезинки не проронил по Виоле — так рады были. Не тому, что принцесса жива, а тому, что сами жить будут. Да и кто не поймет их радость? Я не берусь осуждать.

Но каков рыжий бык! И глазом не моргнул, соврав! Впрочем, если рассматривать его речь не с точки зрения прошедшего времени, а с точки зрения ближайшего будущего, то почти никакой лжи: жертвенный агнец в наличии, топчется у стеночки, всеми забытый. Даже слегка прожарен, чтобы темные, предпочитавшие свежатинку, подавились.

А Роберт между тем подпортил всеобщее ликование:

— Но я заплатил немыслимую для моего отцовского сердца цену. И вам, любезные мои приближенные, даруется привилегия скрасить мое горе и выразить вашу любовь и благодарность пожертвованиями. Канцлер огласит, сколько полагается за каждого избавленного от Темного владыки: за главу семьи, его жену, сыновей и вассалов со всей челядью. За души незамужних девиц пожертвований брать не буду в память о моей возлюбленной дочери Виоле, даже не упрашивайте. Здесь я непреклонен. Кстати, о душах. Даже великие герцоги не должны обижаться на тот факт, что спасенная жертвой принцессы от темного ада душа священника или монаха стоит десяти графских.

Кардинал сцедил сквозь зубы богохульственные проклятия. Стенания же придворных грянули куда горше, чем при известии о вероятном приходе в полночь Темной страны. Как зыбка человеческая благодарность, как мимолетна любовь…

Рамасха, воспользовавшись суматохой, отозвал меня в сторону. Далеко в сторону — в-пустовавший соседний зал. Ласхи рассредоточились по периметру, отсекая всякую возможность подслушивания.

— Лэйрин, я соболезную. Но мне показалось, что-то тут не так с этим пожаром, — он вгляделся в мою бесстрастную физиономию. — И отсутствие горя в твоих глазах многое значит. Но и тревогу невозможно не заметить. Предлагаю тебе бегство. Немедленно.

Я покачала головой: поздно. И есть вещи, от которых не убежать… и нелюди, которые догонят.

— Знал, что не согласишься, но попытаться должен был. Тогда позволь вопрос, Лэйрин. Ты хорошо понимаешь, во что тебя втянул Роберт с этим обрядом айров?

Да какая теперь разница. На обряд нужен год, а ультимативная полночь — через несколько часов. Но я прикусила губу. Стоит ли сообщать северянину всю правду о моем происхождении? Впрочем, многоликий маг явно догадывается после всех моих… смерчей.

— Я читала свиток с описанием, — сказала.

— Сокращенный вариант или полный? — уточнил он, на что я пожала плечами. — Тогда еще вопрос: ты согласна с тем, что твоя суть может измениться?

— Что значит измениться?

— Обряды айров небезопасны для тех, кто не является айром. То есть для всех ныне живущих, их наследников и простых людей. На третьем этапе обряда поименования айры выбирали сущность и телесный облик для нее.

«А третий этап — Ноиль, прядущие нить жизни, нам не понадобится. Наш пол дан нам свыше», — вспомнила я слова короля.

— Не понимаю, какая тут опасность?

— Значит, он не все тебе объяснил. Лэйрин, ты знаешь пристрастия Роберта. Он… не поклонник женщин.

«Никогда не прощу Хелине того, что она с тобой сделала. Как не мог простить Астаргу убийства самого прекрасного существа, когда-либо жившего в этом мире», — говорил мне король, и сталь его глаз влажно блестела.

— Но хуже всего то, что он сильнее тебя, — сказал Рамасха. — Его воля, его страсть смогут то, чего не смогла даже твоя мать-волшебница, — они вылепят твое тело.

В ушах звенело. «Он никогда не полюбит тебя как женщину… с точки зрения нормального мужчины ты безобразна…» — говорил мне король, но в его глазах не было отвращения.

Рамасха, заметив мое оцепенение, осмелился взять мою ладонь, и прохлада его пальцев помогла сосредоточиться.

— Самое печальное, — сказал он, — что ты сама этого захочешь, когда, завершив путь Лайсе, прядущих нить сердца, ступишь на путь Ноиль.