Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия

— Ты что, дана Рейсора не слышала? — Зоряна глянула сверху вниз, надменно.

Арания, вот диво, тут же поняла, чего хотела от неё королевишна. Поправилась:

— Прости её, великий принцесс!

— Быстро учишься. — Зоряна глянула на сестрицу благосклонно.

Нет, все-таки не зря рука Кириметева Аранию до дворца довела — она тут как рыба в воде.

Не то что я.

— Боле никаких вопросов. — Строго сказала королевишна. — Молча науку постигай, поняла?

Тут в горницу вошел ещё один мужик. Пониже Рейсора, в два раза толще его, с редкими прядями вокруг лысины. В таком же кургузом кафтане, который на его надутом животе расходился, и меж пуговицами пузырями торчала белая рубаха. Мужик поклонился, отдуваясь, помахал в воздухе руками.

— Добрый день, великий принцесс. О, вы сегодня не одна?

Этот, в отличие от Рейсора, на тутешском говорил хорошо. И лицо у него было подобрей, губы без помады.

— Подарок батюшки, услужницы. — Зоряна указала на нас подбородком, вернулась за стол. — Начинай, дан Вергель. А если эти невежы будут спрашивать чего, не отвечай. Дикие они, с лесу приехали.

Дан Вергель утер со лба пот. Рассказывал он складно, про какого-то цорсельского императора, именем Гардель Прекрасный. Он, значит, сначала хитромудро взошел на престол — хотя его очередь была пятая, он тогдашнему правителю дальним племянником приходился. А потом так ловко развязал войну с Андоей, страной по соседству, что все только диву дались — поскольку тамошний король помышлял не о войне, а о том, как бы за Гарделя дочку выдать. Но Прекрасный Гардель закрутил ссору, и Андойю победил, хотя та была больше Цорселя. А землю андойскую, завоевав, назвал цорсельской.

И с того самого Гарделя, значит, Цорсель начал зваться империей.

Зоряна на меня больше не глядела. Как только дан Вергель ушел, королевишна — или великий принцесс, как её теперь называла Арания — пожелала испить чего-нибудь. Сестрица метнулась, крикнула девкам, что сторожили за дверью, вернулась с полной чашей узвара на меду.

— Освежись, великий принцесс, не побрезгуй.

Потом пришел немолодой цорселец с доброй улыбкой — дан Шуйден. И начал болтать по-цорсельски. В этом я ничего не соображала. Окончив урок, дан Шуйден протянул Арании, на которую королевишна поглядывала более благосклонно, толстую книгу.

— Тут, юная девушка, моей рукой написанна опись тутешских слов, а к ним я приписал подходящие цорсельские слова. Тутешскими буквами. Сделано мной для удобства великий принцесс Зоряны, но великий принцесс эту науку уже превзошла. А посему могу дать вам на изучение.

Арания выскочила из-за стола, книгу приняла с поклоном.

— Век благодарна буду, дан Шуйден.

Книга! Я обласкала взглядом коричневую плаху в руках у сестрицы. Вот знать бы грамоту, тоже бы почитала. И цорсельские слова бы выучила. Просто так, из любопытства.

Если, конечно, Арания ту книгу ещё даст. Короче, если бы да кабы, во рту бы жили жабы. А в носу грибы бы, если б да кабы бы.

Великий принцесс Зоряна уже плыла к двери. Бросила коротко перед дверью:

— Ступайте полдничать. Опосля сюда вертайтесь — учитель придет, я буду танцы танцевать.

— Как скажешь, великий принцесс! — Арания наступила мне на ногу.

— Не преминем, великий принцесс! — Поддержала я. Не молчать же — и без того скоро без ноги останусь.

По дороге в нашу горницу Арания поймала первую попавшуюся девку в темном сарафане.

— Слышь-ка, любезная. мне на Норвинскую слободку весточку переслать надо. И ответ получить. Не знаешь, кто тут в город выходит и за денежку услугу может оказать?

— А вы из каких будете? — Невпопад спросила девка глуховатым голосом.

Арания глянула горделиво.

— Мы в горнице на пятом поверхе обретаемся. У великой королевишны в личном услужении состоим, её услужницы, значит…

— Хлюню пришлю. — Не дослушав, сказала девка. Махнула нам короткий поклон и помчалась по своим делам.

Арания повернулась ко мне, свела густые брови на переносице.

— До чего ж челядь во дворце дерзкая, и кланяется едва-едва, в полсилы. Ну, довольна? Вот пришлют нам прислужника, пошлем в город и узнаем про девок, как ты хотела. А теперь айда в горницу. Снедь, небось, уж принести, пополдничаем.

Еда и впрямь ждала нас в горнице — пять блюд, да с горкою. Арания скромненько выждала, пока я отпробую от каждого угощенья, потом подхватила горстью пирожок, отщипнула край, сунула мне.

И только когда я тот край проглотила, куснула сама.

— Вкусно, с зеленым луком. А ты, Тришка, больше с вопросами не лезь, не позорься. Если что, у меня лучше спрашивай. Что знаю, скажу.

Я уж было зачерпнула похлебки, но, услышав такие слова, замерла с ложкой у рта.

— Слышь, Арания. а император — это навроде нашего короля?

— Нет, он поболе будет. — Арания тоже зачерпнула горячего варева, подула. — Император — это высокая титла, выше её нет.

Сама слышала, раньше, пока Цорсель Андойю к рукам не прибрал, тамошние тоже королями звались, как и наш король-батюшка. А уж как завоевали — сразу императорами себя объявили. После того Норвинию, страну моих предков с матушкиной стороны, под себя подгребли. Была б титла выше — взяли бы. Да нету.

Я ложку сглотнула, обдумала услышанное.

— А с чего наша королевишна все цорсельское учит? Приемы всякие, слова, историю? Что, свое положское уже не греет?

— Глупая ты, Тришка. — Снисходительно сказала Арания. — Да как не учить, если Цорсель сейчас — наимогучая страна? Знаешь, как у нас ведьмы с их Ведьмастерием появились?

— Расскажи. — Потребовала я.

Арания выудила из блюда курячью ногу, вгрызлась, пробормотала с забитым ртом:

— Ну ты и деревня. раньше все ведьмовство только у норвинов было. Неужто не слыхала? А у нас в Положье только мечом защищаться и умели. Даже теперь в Ведьмастерии половина ведьм — норвинки. Любит их кровь ведьмовство, понятно?

— Ага. — Живот у меня забурчал от духа похлебки, пришлось куснуть хлеба, чтоб бурчанье утишить. Погожу с едой-то, поспрашиваю.

Арания взмахнула полуобгрызенной ногой.

— А потом в Цорселе объявились какие-то колдуны, именем — маги. и войной пошли на Норвинию. Ведьмы двунадесять сражений дали, и простого норвинского люду в тех сражения полегло видимо-невидимо. А выстоять все ж не смогли. Народишко познатней, те, кому в кабалу к Цорселю идти было невмочь — те сюда бежали. А простой люд, что в Норвинии остался, императорские люди в цорсельскую веру обратили. И зовут их сейчас — норцы. Мол, были норвины, а стали цорсельцы, и свободу свою, и веру потеряли.

— Да как же они? Так и живут? — Озадачилась я.

И в мыслях не могла себе представить такой доли, чтоб молиться — да не Киримети. Как жить, если в Свадьбосев березовой ветви в дом не принести, имя Киримети за столом не помянуть, в Зимнепраздник Кириметев блин не отведать, милость её не уважить?