Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Нефритовые винные ситары в сливочно-белых руках наложниц, и капли блестящего дождя увивают обнаженные ключицы, то слезы небесных созвездий, и лютни поют, когда по серебряным нитям скользят их нежные пальцы, и флейта возносится в наслажденном звуке упоенья, когда бархатные губы касаются отверстий мельхиорового музыкального инструмента. Юноша, одаренной красотою самого восхода и заката, играл на стеклянном китарроне под деревьями тамариска и финика, и шумела прозрачная и чистая, как воздух в облаках, вода, бьющая из высоких фонтанов. И мощные струи лаванды стекали с ладоней богинь, и изрыгали водные потоки жестокие драконы, обвивающие колонны альковов, и высокие ванильные нефы, расписанные историей былых времен, покрывали живые цветы белого адониса. Полные лепестки опадали, заполняя собой сам воздух, скрывая далекие хризолитовые башни, сверкающие под кровавыми очами злого зноя на краю горизонта, обжигая медным красным сардом. Молодой человек был искусен в музыке, даже хоровое пение не могло вдоволь украсить и наполнить еще большей звучностью те совершенные ноты, что исходили из-под его мистических струн. Казалось, что пальцы его плакали кровью, и струны, наполненные светом огня, впитывали в себя нектар жизни, каждый раз, когда он резал себе кожу, производя в мир новый звук. Он распахнул свои глаза, и она узрела в них цветущую сирень и сливу, светлые волосы обрамляли его нежный лик, и крупный берилл цвета морской волны в форме полумесяца свисал серьгою на левое плечо. Символ его принадлежности ко двору блаженства. Он был одним из тех, кто ублажал господ, приходивших к нему под покровом оголенной черноты. Человек посмотрел на нее, и в видении темном своем, она узрела, как падает капля в спокойную гладь озера. На нем была туника оттенка прозрачно-зеленого малахита, и широкий пояс из темного серебра, как грозовые облака, огибающий его тонкую талию. Он оглядел ее, тихо улыбнувшись, проводив истязаемую взглядом, в котором девушка смогла различить далекий отголосок сочувствия и сострадания. И музыка полилась нежная, как река, как нежное объятие матери, как вольный ветер, рассекающие просторы снежных пучин в лазурите небосвода.

За цепь потянули сильнее, когда звенья стянулись на шее, перекрывая путь к кислороду, и тогда она вскрикнула, нарушая всеобщий покой благоденствия. Несколько ликов повернулись в сторону гнетущего и низкого создания, слуги обронили широкие злотые блюда, полные яств и изысканных фруктов, за что девушка получила тяжелый удар по затылку от мужчины, крепко удерживающий ее рабские оковы. Ей казалось, что заостренным камнем раздробили кости, и горячий рябиновый поток стекал на шею, окрашивая оголенную спину соцветием багряных пионов, заставивший ее съежиться и безвольно пасть лицом на влажные полы, по которым лилась холодная вода.

— Поднимайся, — приказал ей грозный, стальной голос, доносившийся издалека, разносившийся в сознании болезненным эхом. — Такое отродье не омрачит своими нечистотами священные потоки воды, — ее вновь ударили наотмашь, и она готова была поклясться, что расслышала звук хруста у себя на переносице, но из-за резной агонии, простреливший виски, она не могла связно мыслить.

Мужчина, возвышающийся над ней, помедлил, но Айыен слышала, чувствовала в глубине теней, как искривляется его грубое и жестокое лицо в подобие гримасы, извращенное усмешкой:

— А если же не пойдешь сама, может быть, один из наших прислужников принесет корзину со змеями, как в прошлый раз, только на этот раз, мы принесем аспидных хранителей больших размеров, — шипел он, как один из ночных демонов, что блуждали в ветровых бурях, когда поднимались песчаные дюны, образуя темно-алые завихрения горячих равнин, неся с собой погибель и отчаяние всему живому. — И я полюбуюсь, как они вгрызаются в твою плоть, проникая под кожу своими склизкими и черными телами, ползая вдоль твоих внутренностей, возможно одному из них понравится твой желудок, и он совьет себе гнездо для будущих отпрысков, которые потом будут просачиваться из всех твоих отверстий.

Айвен передернуло на полу, и она прижимала к себе больные кисти рук, содрогаясь всем телом. Озноб тронул горьким огнем незажившие и уродливые глубокие шрамы на ее ногах, и каждый раз она вспоминала, как голова змея с обсидиановой шкурой проникала внутрь, как острые резцы вырывали голеностопный сустав, и как от крика боли у нее рвались связки в горле.

— Если ты и дальше продолжишь ее так молотить, то она умрет прямо здесь, перед всеми нашими благородными достопочтимыми гостями, так и не представ перед своими хозяевами, — раздался тихий и спокойный мужской голос, позади нее. — И тогда владыка собственными руками сдерет кожу с тебя и всего твоего рода за невыполнение приказа. Не так часто дворяне запрашивают подобный товар, предлагая такие деньги. Немедленно отпусти девушку, тебя просили в целости доставить ее в покои владыки. Я же должен констатировать, что ты с заданием справиться не можешь. Похоже, что гора мускулов, заменяет здравость рассудка.

— Что с таким отрепьем станется? — возмущенно вознесся мужчина, только сильнее стискивая звенья на ее горле, вены на его запястьях превратились в ползучих бирюзово-голубых змей, так вздернулись мускулы на руках и во всем его мощном стане. — Такая тварь прожила в темнице больше года, и до сих пор не подохла. Видно точно заключила сделку с одним из темных господ, чтобы он соблаговолил над ее телом, душа еле трепыхается в этой жиже костей и крови, но все еще обитает.

— И на то не твоя воля, чтобы душа ее ныне покинула телесную оболочку, потому как я сам буду медленно отсекать тебе конечности, если ты сейчас же не отступишься от несчастной, — человек раскрыл инкрустированный серебряный веер перед лицом, который использовали и как украшение, и как военное орудие. Он скривил свои красивые черты лица не то от зловония, исходившего от ее тела, не то от недовольства из-за поднятого шума, когда покрытые росписями и зелеными гранатами кубки опускались, и люди сходили со своих лож, покрытых леопардовыми мехами, не смея больше выносить сцену с прокаженным существом.

— Ты лишен здравости, и свет покинул тебя, — объявил он уверенным и стойким тоном, в нем было много власти, он сочился соками сладчайшей мелодией. — Если она предстанет перед нашими господами в таком виде, за нее могут предложить меньшую плату. Одному Янусу известно, для чего ее столько времени держал наш владыка и оставлял в живых. Однако же, благо, что снизошло до него милосердие, и она дышит, и за доброту свою он сможет увить красою злата и жемчуга наших прелестниц, что ублажают каждую ночь наших честных визитеров, построить новые дворцы, что будут славиться и сиять больше прежних. Только представь, что произойдет, если ты своими неловкими пальцами переломаешь ей кости, и она умрет, — он взмахнул длинным серебристым веером, и металлические венцы сошлись в прямой заостренный кинжал. — На мой взгляд, смерть для тебя станет отрадней счастливой обители.