Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Ее губы пересохли от страха. То не страх смерти, то страх зависимости. Она слышала о том, как высшие чины наносили на рабов метки и защитные руны, что подчиняли разум человека, претворяя человеческую сущность в нефритовую марионетку в руках создателя. Многие добровольно ложились под чернильные спицы и кристальные ножи ради пропитания и безопасности, оставляя позади собственные желания и цели жизни. И теперь Айвен могла прочувствовать ту связь, что колыхалась едва видимыми ее зрению золотыми нитями, чистыми и эфемерными. Она хотела попасть к тому человеку, стать ближе к нему, и внутри себя она ненавидела эту непреодолимую, зыбкую образовавшуюся зависимость, что заволакивала черно-алым пеплом разум. И нежно-небывалая отрада обволакивала в сладких объятиях. Морские ветры, что гуляют между белоснежными и пурпурными парусами белых, как пенистые облака, фрегатов, сгоняя яркие и плотные ткани к медному лику; прохладные ночные вихри, что проносятся над радужной дымкой над озаренными рассветом городами и дорическими ониксовыми храмами, где таились тени бездны; дуновение гортанных бризов, рассекающие нагие несущиеся стремнины, подхватили ее хрупкое тело, и Айвен уже оглядывала широкий простор древнего города в полдневной вышине, в нещадной попытке удержаться на высоте. Но тело было ей не подвластно. Она слышала, как мчатся могучие всадники на гнедых скакунах, бросая золотые копья на полном ходу в каменные брусья, и как вонзаются раскаленные солнцем пики в красный гранит; поток крови и дыхание каждого мужчины и женщины, что тяжело дышали, противясь мукам боли; как капли пота стекают с их загорелых и ухоженных лиц, опадая на горячий мрамор, под бурным и непрекращающимся градом лепестков мака и крови.

Ей не хватало воздуха, но продохнуть не было сил. И тогда ее тело плавно опустилось на полы, заполняемые водой, кожу всего тела обдало нежным прикосновением жгучего течения. Холодный ветер продолжал смерчем выплетать спирали и ледяные серпы в небе, пока она пыталась откашляться, вбирая в себя воздух так глубоко, как если бы наконец-то смогла очутиться на поверхности глубокого водоема, со дна которого столь долго пыталась выплыть, и теперь не могла насладиться свободой дыхания. Глаза расширились, и ее била едва различимая судорога, горло и голосовые связки сдавливало тяжестью, и ей чудилось, что каменная пята сжимала трохею, и сила неимоверного давления рассечет на части, отделив голову от тела.

Над ней возвышался образ ее невозмутимого спутника, он стоял над нею, будто несметная гора, освещаемая горячим солнцем, и лишь его серебристые локоны оставляли пятно света, тогда как лицо затемнялось чернотой, и в глазах его сияло звездное небо. Все так же в бесстрастии сложив локти на груди, он наблюдал за ее неуклюжими попытками восстановить дыхание, и она смотрела, как возгораются в огненных искрах золотые нити, создающие узоры грозных и диких львов на его атласных рукавах.

— Ты только что раскрыла мой подарок для господина, — в невозмутимой и ленивой манере протянул он, прикрываясь собранным малахитовым веером, скрывающим улыбку свирепого шакала, но она чувствовала на себе его палящий взгляд, словно он желал прожечь ей кости. — Я хотел показать тебя во всем блеске женственной красоты, который мог бы создать для одной тебя, а теперь грандиозное мгновение, к которому я долго готовился безвозвратно упущено. Мой господин уже узрел тебя.

Он с тяжелым изнеможением выдохнул, и серебряно-белоснежные коршуны вознеслись к чопорному мареву, их мерзлые крылья зарю, ненавидя крыльями туманную жару, несущуюся сквозь турмалиновые облака. То не был вздох раздосадованности и неудовлетворения, Айвен знала, что он повел ее по этим холлам намеренно.

— Поднимайся, женщина, — приказал он, и девушка на скользящих ладонях выпрямилась, все еще дрожа и пошатываясь от ощутимой внутри себя стихии, живой, как водопад и раскат яростной молнии, словно внутри нее обитало другая сущность, что пожирала волю. Такая сила была в руках этого человека, и он подчинялся тому, чья сила превозмогала его в десятки раз. Несокрушимое пламя билось в янтарных глазах, и сама огненная звезда питала его всемогущую власть, распространяющуюся на все сущее.

— Пора готовить тебя ко встрече с господином и его верной свитой, — он с надменностью осмотрел ее, и в глазах поселилась искра озорства, как у юношей, что не могли совладать с чумой вожделения в сознании, увидев женскую красоту и желание обладать, чувствовать.

Айвен следовала за Асиром, чья мантия вздымалась и парила, как грандиозные острова облаков в вышине, человеком, который мог управлять воздухом и создавать живых птиц и зверей — все, что подвластно его мыслям и мечтам. Один из самых редких даров, подаренных небесами и эрой первопроходцев. Дрожь одолевала каждый позвонок, потому что огонь чужих глаз наблюдал за каждым ее шагом, который прожигал огонь тысячи игл, нечто не желало расставаться с ней, что-то сковывало. Она принадлежала человеку в золотой маске охотника, и она силилась не окинуть в последний раз взглядом кровавую площадь с сотнями бойцов, что жаждали ее крови, как проклятой, не посмотреть в сторону мужчины, чьи обнаженные мечи ревели, как буран. Но их головы поглотила темнота, когда они спускались по новым широким пролетам, ступая под кремовыми нефами.

Прислужницы омывали ее тело, с трепетом и благоговением замирая при виде драгоценных камней, что испещряли часть ее фигуры. И Айвен с удивлением замечала холодность рук и ощутимую дрожь пальцев на своей коже, когда шелковым полотенцем укрывали ее плечи. И эфирные голубые масла стекали ручьями по ромбовым адамантам, по лепесткам и росткам лотоса, когда женщины втирали масла в ее кожу. Ее злато-коричневые волосы покрывали венцом из пурпурной и лиловой гортензии, нанизывая алмазные капли в тонкие косы, вплетая диадему из черных ониксов. Девушке предложили простое белое платье из нежной атласной ткани, перевязанной неудобным и тяжелым агатовым поясом на пояснице, подчеркивающим стройность ее талии. Она была выше и стройнее здешних женщин, черты ее лица были более утонченными, движения мягкими и изящными, а прямота осанки и тонкость шеи придавали ее образу чистоту и невинность, столь несвойственную ее сущности. Асир наблюдал за всем со своего ложа, лишь изредка поглядывая в ее сторону, раскуривая травы в кристальном кальяне, и усевая небольшую комнату густым, сладковатым дымом, отдавая приказания своим рабыням, как правильнее и лучше уложить волосы, как подчеркнуть полноту и красноту губ, сияние длинных и пушистых ресниц. Когда же выполненная работа его полностью удовлетворила, он поднялся со своей мраморной софы, с таинственной настороженностью разглядывая ее черты лица, он был так близок к ней, что она могла вкушать его дыхание. Восточные ветры кружились над его плечами, барсы восставали в золотом обелиске опадающего заката, и аромат шалфея, розмарина и сладкого боярышника наполнял каждый предмет, каждый звук, каждый вздох. Ей чудилось, что в крыльях разноперой колибри застыл вкус сладости ягод боярышника. Он вновь завершал ее приготовления, на этот раз не для рабского аукциона, где в страшном пожарище и монотонных, оглушительных взрывах погибали сотни и тысячи чистокровных дворян, а для представления новому хозяину. Смерть не лишала ее рабских цепей, а жизнь одарила иными кандалами, более жгучими и ядовитыми, нежели прошлые оковы. И какая участь ждет ее на избранном судьбой пути, она боялась даже себе представить.