Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Он смотрел на безоблачное ночное небо, на сменяющиеся созвездия до тех пор, пока не расслышал где-то в отдалении медленно подступающие шаги. Таор закрыл глаза, вслушиваясь в шаткое дыхание, человека мучила отдышка, как если бы он прошел вдоль пустыни не одну милю. То был человек небольшого роста и весьма хрупкого телосложения, одна нога прихрамывала, но в стопах заключалась сила и воля. Рядом лениво ступали белые львы, тяжело дыша и фырча при каждом новом шаге, и принюхавшись, Таор уловил витающий в воздухе сладковатый запах цветов и мыла, душистой воды, влажных волос.

Длинные темные волосы занавесом укрыли от него мир сияющей жасминовой луны в объятиях голубого пламени. Глаза, как драгоценные изумрудные камни, мерцая во тьме, вглядывались в его усталое лицо. Молодая женщина несколько раз моргнула, будто никак не могла осознать, что ей не мерещиться, и мужчина, распластавшийся на песках, не был видение, посланный жарким воздухом.

— Что ты здесь забыла? — спросил Таор, стараясь не смотреть на ее лицо, задавая вопрос куда менее озлобленным тоном, нежели намеривался.

Тонкие брови девушки неосознанно поднялись вверх, когда она осмотрела человек с ног до головы, и равнодушно заключила:

— Выглядишь побитой собакой, Таор.

Глаза мечника мгновенно уставились на ее спокойное выражение, и он невольно задавался вопросом, неужели она не думала, что ему ничего не стоит сломать одной рукой ее хрупкую и тонкую шею. И когда он не ответил, смиряя ее холодным взором, она расплылась в странной и загадочной улыбке, на свой женский лад, растолковав его серьезный взгляд, и беспечно пожав плечами, погрузила длинные пальцы в белоснежную гриву львов, наблюдая как тонкие нити лоснящейся шерсти проскальзывают между фалангами. На ветру темные ленты ее волос двинулись из стороны в сторону, как небесные валы подступающей грозы.

— Тебе же сказали оставаться на корабле, — в абсолютной тиши гнева произнес мужчина, все больше раздражаясь и хмурясь при виде беспечности женщины, от красоты которой застывала кровь.

— Я не знала, чего ожидать, и мне было страшно в одиночестве, — прямо ответила она, вглядываясь в черное небо и признаваясь в своих опасениях, но глаза смотрела так, словно она чувствовала, что тьма в одно мгновение может обрушиться вновь, и плечи ее слегка подрагивала, как от холода.

— Я решила последовать за вами, — неуверенно продолжила Иветта, сдвигая брови на переносице, словно обдумывая, следует ли произносить следующие слова. — И я могла бы пригодиться.

Таор изумленно изогнул брови, смотря на исхудавшее за многие месяцы пути по жаркой пустынной равнине тело, и с сомнением поинтересовался:

— Ты умеешь держать в руках оружие? Даже самый маленький нож выпадет из твоих пальцев, как только ты прикоснешься к рукояти. Странно, что от ветра ты не рассыпаешься на части, девчонка, слишком слабая, хоть и пытаешься держаться изо всех сил. Ты против обычного человека не выстоишь, чего уж говорить о том, что тебя поджидает в стенах Кашира, и с какими кошмарами тебе придется столкнуться. Ты не видела ночных господ, — молвил он, взирая на ее малахитовые глаза, — а я видел, как в громадных клыках застревает плоть, и как кричат люди от страха, как безумным становится рассудок от кровавых пейзажей. Если переживешь эту ночь, то скорее лишишься здравомыслия и спокойного сна.

Иветта кивнула, бросая взгляд на его окровавленные ладони, и сказала:

— То, что ты говоришь верно, но я действительно могу пригодиться тебе и твоему хозяину, так я смогу расплатиться за спасение своей жизни и вернуть свой долг, ибо не создания ночи поджидают его за вратами Кашира, а нечто более грозное и пугающее.

Таор нахмурился, опираясь на локти, не сводя с женщины задумчивых, непонимающих глаз, и тихо, как падение пера иволги в ветрах, спросил:

— Кто ты?

Иветта печально улыбнулась, откинув сплетенные в искусные косы волосы за спину, и едва слышно ответила:

— Я прорицатель, и мне дано видеть то, что лежит за пределами снов и этого мира. Я помогу тебе вернуться к человеку, которого ты так хочешь защищать, а я хочу спасти.

В индиговых заоблачных высях поднималась неистовая буря, гремели грозы, рассекая черные сумрачные облака, вонзаясь ослепительными серебристыми копьями в землю, и поднимая светлые и обжигающие медные пески в высокие снопы. Ее изумрудные глаза оставались непроницаемы и холодны, но темнота, отражающаяся в зеркальной глубине, преображала оттенок прекрасных глаз в мутное и серое стекло. Пальцы изящных женских рук подрагивали, когда девушка с усилием сжимала кружевные платиновые перилла, и сапфировые бусины ягод голубой жимолости, ловили драгоценными гранями сияющие вспышки молний. Иветта стояла на открытой палубе, наблюдая, как вьются черные гарпии в вышине, как огненные прожилки крыльев темных миражей мелькали в воздухе, как одинокое пламя в окаймляющей пространство ночи.

В один недолгий миг, небеса озарили жемчужные крылья соколов. Сотни и тысячи птиц парили в беспросветных тучах, круша сверкающими белизной перьями туманы и смог, опадающие волны мрака, и Иветта не могла отвести взора от пронзающего воздух вышины грациозного полета. Ее губы приоткрылись в детском и ликующем восторге, глаза засияли пламенем восходящей на свод темно-пурпурного неба звезды, когда она невольно подняла руки к черному куполу, над которыми сгущались смерчи, словно желая, чтобы ветры подняли ее в небеса, и она смогла раскрыть руки в стороны, как свободная птица. Она слышала о ветряных соколах только из уст сказителей, что приходили за чашей горячего супа и фиников в небольшие таверны, и получали ночлег и пищу за свои истории. Иветта прислуживала в небольшой чайной, куда привозили малоизвестные, но редкие сорта китайского чая, и в тайне в свободные вечера, сбегала в бедную трактирную для крестьян и небогатых ремесленников, находившуюся через несколько кварталов. В те далекие вечера, наполненные зноем и шумом повозок, запряженных огромными черными быками на забитых торговцами рынках, спешащих людей с кожаными мешочками с золотыми монетами, перевязанными на пояснице; узких улочках и скверах, где жарили крупный каштан и кедровый орех, варили сладкий воск и наливали мед на свежеиспеченный хлеб, она на какое-то мгновение могла жить обычной жизнью: не слишком хлопотной, и не слишком легкой. На базарах под тканевыми цветными навесами, сшитых из различных ярких лоскутов, продавали удивительные нефритовые бусы и кольца, бирюзовые браслеты, украшения из серебра и красного золота; книги с янтарным теснением и эфирные масла из цветов и фруктов. Ее скромного заработка хватало на сытый ужин, целый цилиндр воды и кусок свежего мыла, а порой она баловала себя красными и румяными яблоками, сладкими, как холодный щербет, поэтому Иветта долгое время относила себя к обеспеченному слою жителей среди нищеты. Вслушиваясь в легкое произношение и красоту слов неродного наречия, истории, рассказанные мудрецами, она удивлялась завлекающему и берущему за душу повествованию, и часто возвращалась за полночь, неспособная заснуть от быстро колотящегося в груди сердца на пустом и темном чердаке чайного домика, вслушиваясь в тихую мелодию открывающихся звезд. Она сбегала на вечера историй и в часы жарких песчаных бурь, когда багровые пески, падали на землю, закрывая собой небо, опускаясь непобедимыми волнами на город; и в сезоны холодных ливней, когда долгие недели шел нескончаемый и ледяной дождь, и свинцовые тучи так напоминали ей о былом доме.