Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Иветта каменела, когда его руки ложились на ее плечи, когда мужчина укрывал теплом своего тела и тихо шептал незнакомые слова, таящиеся в тенях и ночном сумраке, облаков, скользящих по усеянному яркими звездами небосводу. Слова, что походили на лунную реку, на цветение хризантем на темном, как ягоды тута озере. То были строки из священных писаний, или песен, или баллад, но ровное сердцебиение, голос, на звучании которого она дрейфовала, будто на открытых волнах океана, обращаясь туманом, скрывающим росу на белых азалиях, был нежным, как летний ветер, как драгоценная нить дождя в талых сумерках. В слабых отблесках небесного ларца, она наблюдала, как золотая вышивка фениксов сияет на широких темных рукавах его прекрасного одеяния, и она желала оказаться каплей солнца на платье, ненавидя внутри себя это желание. Но она засыпала, усмиренная ровным дыханием, теплотой рук, думая о том, что за пределами небесными и земными, она не сможет отыскать большего уюта и заботы, чем отдавали его руки.

Смерчи затихли вокруг нее, и Иветта смогла на колеблющихся ногах подняться, чувствуя, как содрогаются колени. Белые львы, сотканные из вязи воздушной, ступали за ней, ограждая от мрака, кутающегося в расходящихся облаках и разрушенных бурях, нависших тучах. И когда девушка увидела воина, что прислуживал ее спасителю, то подумала, что это ее шанс, и она сможет разбить удерживающие цепи долга. Заглянув же в его глаза, она осознала, что связь с тем человеком станет только крепче. Он мог умереть, она видела в виражах видений его смерть, что поглощают кровавые облака, и на красивое лицо больше не падет свет ночных звезд и солнца, вышедшего из-за горизонта, бронзовая кожа обратиться в увядшие лепестки лилии, темно-каштановые волосы поредеют, обращаясь в пыль, как и его кости. Можно просто уйти, позволить испытываемой боли гнева насладиться возмездием, дать ему умереть, но она не могла. Иветта не могла забыть глаза лазури, в которых потонула ее душа.

— Поднимись Таор, сын Орея и Рэны, — произнесла Иветта, и львы за ее спиной превратились в алмазные клинки, остриями вонзившиеся в пески рядом с руками мужчины, чтобы он смог ухватиться за платиновые рукояти, украшенные крупными опаловыми камнями. Мужчина не сводил с нее взгляд своих пепельных глаз, но он, ни на миг не задумывался о последствиях, обхватывая могучими ладонями сверкающие мечи, что вдохнули в него силу его господина. Его сильную и высокую фигуру оплетал туман, как будто с него сходил лед, тая на чернильных кожаных доспехах, его же дыханием было красным пламенем.

— Твоя собственная судьба зовет тебя.

Белоснежные подземные дворцы были холодными, и от кремовых мраморных полов поднималась темнота, витающая вокруг вспыхивающих факелов на воде. Громадные нефритовые статуи кобр изрыгали из раскрывшихся пастей пламя, но оно не согревало, а было холодным как лед. Анаиэль не чувствовал тепла, невыносимого жара, от которого бы стягивалась и горела кожа, но золотой огонь стекал с драгоценных тонких резцов каменных изваяний, как платиновые кинжалы, и медовые капли опадали на бирюзовую чешую. Белые стены отражали его высокую фигуру и спокойное лицо, тогда как за его спиной ступала темнота, оставляющая на светлом камне въедающиеся как ржавчина следы копоти. Безобразное чудовище с черной шкурой, что была покрыта паленой плотью и обнаженными костями, темной кровью и слезами невинных детей, следовало за ним, пока тихий женский смех сопутствовал его пути. Он ощущал слабое дыхание смерти, когда огромные закругленные рога зверя разрезали старую плащаницу, стремясь пронзить его сердце; как трещали тяжелые золотые люстры, свисающие со сводчатого потолка, и как мутнело цветное стекло витражей и расколовшихся газовых ламп. Анаиэль спускался по широкой опаловой лестнице, ведущей в тронный зал, устланный мраком, и лишь красное пламя, воздымающееся на стеклянном мосту, было источником светом. Воды, окружающие далекие залы, были настолько темными, словно нечто сомкнуло ладони на затмении, чтобы едва искрящиеся пламя, умерло окончательно. И водная гладь бурлила, окатывая мощными волнами, возведенный на поверхности трап, и вода стекалась под его ноги, обжигая стопы и колени, кожу рук, разъедая, как кипящее масло.

Тень, что впитала в себя всю бездонность ночи, нависала над ним. Львиные когти и массивные лапы легли на его плечи, и Анаиэль неприятно сморщился, когда смольные кинжалы разорвали ткань его разодранного и изношенного плаща, впиваясь ядовитыми остриями в предплечья. Мгновенная и режущая боль пронизывала плоть, сковала спину, когти опускались к локтям, раздирая мышцы и суставы, скользя по костям, и кровь хлынула бесконечным и непрекращающимся горячим потоком по широким рукавам, опадая крупными каплями на прозрачные мостовые. Но мужчина не сдвинулся со своего места, прокусывая до крови щеки, и с трудом мог втягивать в себя кислород, пропитанный смрадным дыханием чудовища, склонившегося к его лицу. Анаиэль чувствовал, как густая черная кровь стекается полосой по затылку, чужая кровь, которой была окроплена темная шкура.

— А ты храбрый, смертный муж, раз пришел в обитель моей госпожи, — произнес гортанный голос, от которого у мужчины мутнел рассудок. Ему чудилось, что эхо тысячи душ кричат в ужасе у него в голове, и груз их печали, невыносимых страданий навалился на его сознание.

— Не умер от моего присутствия, тогда как из других червей твоего ничтожного народа, выплескивалась кровь от одного моего дыхания, но ты слаб, и не доставишь мне удовольствия в битве. Твои кости, точно хрупкое стекло, пойдут трещинами, — ревел зверь, от чего потолки с остриями хризолита задрожали, раскачиваясь в скалистой пещере, и мелкая каменная крошка посыпалась с захваченных беспросветной мглой потолков, и черная вода поднялась в воздух, отчего содрогнулись залы и галереи, чьи хрустальные коридоры проглядывались под темью вод. И призраки, обитающие в глубине, потянулись к скрытому свету. Шелковистые пряди его волос намокли от порезов на затылке, и из разорванных ран на руках его выползали черные змеи, обвивая запястья, и заглатывая в пасти пальцы, прокусывая фаланги ядовитыми резцами.

— Ты умрешь здесь, смертный муж, и твою душу поглотят бездонные глубины этих темных вод, и вместе с душами усопших, ты будешь обитать здесь в извечном страдании и муках, — грозным басом говорил черный призрак, и его белесые рога врезались в стеклянный мост у ног человека, преграждая ему путь, и языки пламени воздымались, раскрывая опаленные крылья.

— Ты не пройдешь к престолу моей госпожи, смерд не посмеет даже бросить взор на золотой венец на челе прекраснейшей. И Анаиэль видел, как в густом мраке заблестели, словно полуночные звезды, алмазные персты на ухоженных пальцах юной девы, восседающей на нефритовом красном троне. И хотя ее бессмертный и прекрасный облик скрывала кромешная темнота, он видел, как сияла молочная бархатная кожа, как кармин лепестков ликориса коснулся женских губ, как вздымалась полная и обнаженная грудь, когда она вдыхала в свои легкие воздух, заполненный смрадом и пеплом. В черных длинных локонах поселилась буря, а в глазах же зиждилась смерть и страсть, гнев и услада отчаяния. Она была образом блаженства и свободы, ибо смольные пряди спадали на упругие кремовые бедра и ноги, что были белее морской пены, и уста, что слаще меда и нектара рябины, отрадней капли воды. Красота ее была отвратна земному миру, и воздух вокруг нее умирал, свет мерк, а жизнь увядала, земля гнила под прелестными ногами, под взглядом разум здорового человека обращался в разум фатального безумца. Камень, что обливала кровь тысячи смертных. Высокая спинка престола высилась к горным потолкам, словно была вылита из породы, и на камне были вырезаны и политы золотом истории тех, кто пал перед ногами сумеречной госпожи. Он видел, как падшие души поднимали отрубленные головы, как вепри вгрызались в камень городских стен, как ломались под тяжелыми копытами и львиными мордами стальные освященные клинки, и гибли храбрые воины, поднявшие золотые мечи на корону усопшей, как белые плащи окрашивались в алый оттенок заходящего солнца.