Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

Девушка бережно укутала в плащ ребенка, вдыхая исходящий от ткани запах гари, и с интересом спросила:

— Тебе отрадно, что ты смог хоть кого-то спасти? А что, если она тоже заражена? Или ты полагаешься на свою звезду удачи?

— Если ты заметишь признаки заражения, то знаешь, что делать. Тебя и меня этот яд не тронет, ведь огонь и невидимый жар, исходящий от наших тел, уничтожает смертельный вирус на порядке атомов.

Фаир собиралась отходить к мосту, куда сбежало большая часть людей, готовых пересечь спасительную переправу, как сердце ее содрогнулось, словно от холода. Боль непереносимо жалила грудь, и платиновые глаза сверкали недобрым огнем в свете затухающего пожара, готового поглотить живых. Руаль, заметив искаженное лицо своей спутницы, взволнованно спросил:

— Что-то не так?

Фаир тяжело дышала, сжав драгоценное колье, удерживающее ее белоснежную тунику, как если бы это была золотая змея, сжимающие свои кольца в душащие шею тиски. Веки налились свинцом, и она упала на колени, дрожа всем телом, но все еще способная говорить:

— Кто-то рассеивает мое пламя, — задыхаясь, бормотала она чуть ворочающимся языком. — Он близко и скоро будет здесь. Она с нескрываемой болью в голосе терла горло, готовая расцарапать его в кровь, лишь бы удалось сбросить таинственную тяжесть, что склонила ее наземь. Эта боль унижала ее достоинство и гордость, как посмел человек причинять ей такие физические страдания. Когда она почувствовала, что очередная иллюзия пламени была прорвана, Фаир с шумом повалилась на землю, упираясь любом в раздробленную щебенку, не боясь ни осколков стекла, ни камня. Она сжала кулаки, собравшись с силами и резко расправив спину, послала мощную воронкообразную сине-изумрудную волну вперед, которая достигнув цели, расколется, превратившись в гигантские столбы огня, покрывающие под собой все живое. Даже микробы растворятся под таким градусом, что не сжигает, а низводит обратно в пустоту. И в это мгновение Руаль ощутил колотящуюся в атмосфере высокую концентрацию духовной энергии, такой могущественной и яростной, что даже воздух прожигал легкие. Леденеющий ужас ударной волны наступал сверху, когда разящий невидимый поток обрушился на его голову сверху. Он выставил вперед локти, блокирую внезапную воздушную атаку, и сапоги его прорезали глубокий след в земле от падающего ветряного водоворота, прорезающего все тело мелкими шрамами. Каменные плиты, на которых он стоял, раскололись, отлетев на многие сотни метров и превратившись в пыль за долю секунды, всасывая и поглощая песчаные искры в ветряную воронку. Воздух давил со всех сторон, блокирую отступы к спасению, становясь с каждой волной все разрушительней, и если позволить расслабиться, то от тебя не останется и следа. Руаль сжал правый кулак, и черные вытатуированные символы пришли в действие, змеиными петлями покрывая его кожу. И он чувствовал, как стремится бушующий вихрь ветра обратиться в громадный клин, что сотрет его тело, не оставив и капли крови, и тогда он открыл глаза и распростер руку вперед, позволяя собственной энергии выйти наружу и вступить в соединении с противоборствующей стихией. И разнеслась череда оглушительных, повергающих в ужас взрывов, ярких как рассветная звезда и белесых как первый выпавший снег, они озаряли ночное небо своим прекрасным белоснежным светом, заглушая все звуки и оставляя за собой кромешную тишину и покой, спокойствие и пустоту. Глас ветра растворился в плеяде детонирующих вспышек, и с чернеющих небес на лица воинов спускались кристаллические пушинки снега. Повеяло холодом, и теплое дыхание Руаля овеяло его лицо струящимся волнистым паром, словно божественной стезей. А сумрачная ночь все темнела, приобретая оттенок глубокого базальта. Отблески развевающегося огня догорали в его зрачках медным сиянием.

— И вот низвергнут тот на землю, кто так отчаянно пытался возвеличиться на небосводе, — с улыбкой произнес Руаль, наблюдая, как противник плавно спускается на гранитные камни, а ласкающий его фигуру ветер, разверзал несущие колонны полуразрушенного особняка, распадавшиеся на глазах, как поблекший сон. Белоснежный плащ юноши впитал в себя едкий трупный запах и свинцовую копоть, а глаза мерцали роскошным граненым минералом сапфира, как и серьга в левом ухе, но блеск этот был холоден как металл, и темен, как агат. Золотые волосы в монотонных валах пламени, что еще льнули к высоким постройкам, обрамляли жестокое лицо красивого отрока, но проявившаяся в его чертах строгость, непоколебимость придавали ему задатки взрослого мужчины. Герцог расправил плечи и с озлобленным взглядом взглянул в лицо Моруа, который продолжал сохранять непринужденный вид и наигранную улыбку.

— Господин, — прошептала Фаир, поддавшись вперед, но Руаль остановил ее жестом руки.

— Не стоит, — мягким голосом уверовал ее мужчина, — выполняй то, что должна, и жди моих дальнейших приказаний.

Фаир помедлила, брови ее сдвинулись, выдавая ее нерешительность. Со смесью страха, недоверия и сомнения, она посмотрела в сторону Ская, от тела которого все еще исходила удушающая давящая энергия, но все, что она сейчас могла это склонить голову в заботливо-покорном жесте и последовать приказанию. И так она и поступила: покрепче прижала ребенка к себе, исчезнув в лазурно-зеленой волне огня под сенью падающих колоннад. Зловещий ураган вознес ее серебряные прямые волосы вверх, словно исполинские крылья, а в глазах остывший солнца диск, блеснула смертельная печаль. И блуждающие свинцово-серые туманные путы захватили кончики волос, лоснясь к лицу, очерчивая губы богатого красного оттенка. И она исчезала, как исчезает предрассветная дымка с зеленых полей, упиваясь ее ангельским дыханием фиалок и незабудок. И лишь златые искры, обласканные сиянием зари, унесшиеся следом в зачумленную темноту, были свидетелем ее былого присутствия.

— А ты не из тех, кто сначала обдумывает свои поступки, — высказал Руаль, снимая с себя изодранную красную плащаницу. Я бы даже сказал, что ты чрезмерно тщеславен, только и делаешь, что выставляешь напоказ свою силу. Должен признать, она поистине огромна, да вот только употреблять ее в нужной форме у тебя не получается, агрессивность и излишняя самоуверенность юношества дают о себе знать. Не хватает мудрости, опыта и, — мужчина с напускной задумчивостью устремил глаза к небу, — ума. Светлые ресницы Ская затрепетали, когда он поднял глаза, в которых реял ужас надвигающейся бури, безропотно промолвил:

— А ты излишне болтлив для мертвого.

— Забавно, — циничным тоном подхватил Моруа, опираясь руками на бока, — а я думал, что благородному герцогу захочется узнать имя соперника.