Александр Гарин - Игры Предвечных

Седрик внизу, наконец, угомонился. Теперь он просто лежал подле жены, вжимая лицо в ее грудь, и поглаживая плечо. Альвах вновь смотрел на него, гася в себе поднимавшееся раздражение.

- Я все же не понял, - выждав, сколько было нужно, вновь рискнул обратиться он. - Что с нашей связью?

- Ваша связь нарушится, - Лей подошел тоже, вновь останавливаясь по другую сторону от смертного. - И очень скоро. Та душа, к которой привязана твоя, вот-вот отлетит к хаосу. По собственному выбору. Ибо не в наших силах останавливать самоубийц. Отринув свою судьбу, они идут против воли Творца, и уходят из-под Его защиты. Ни я, ни Лия не в силах этому помешать.

- Когда эта душа отлетит к хаосу, ты вновь станешь свободен, - Предвечная подавила тяжелый вздох. - И сможешь соединиться с любой другой женщиной по своему выбору. Если, конечно, вернешься... в мужеское тело.

Седрик поднялся. Неосознанно схватившись за рану в боку, он пересилил себя - и начал медленно расстегивать ремни доспеха. Альвах сдвинул брови.

- Так Дагеддид решился упасть на меч?? Из-за того, что... caen... Из-за смерти жены??

Ему не ответили. Ответ был и не нужен. Седрик отстегнул последний ремень и, морщась, отбросил в сторону вымазанный в крови нагрудник. Так же он расправился с наплечниками, оставшись в толстой и рваной поддоспешной рубахе. После чего неспешно вытащил покрытый еще неподсохшей кровью меч.

Альвах обернулся к Предвечным.

- Он не понимает, что творит, - превозмогая себя и поднявшееся непринятие, глухо пробормотал он. - Его нужно остановить.

Лица Предвечных оттеняли печаль и скорбь. И в то же время они были суровы - как никогда ранее.

- Каждый человек волен распоряжаться своей судьбой, - проронил, наконец, Лей. - Это бесценный дар смертным от Самого Творца. Никто, ни я, ни Лия не можем препятствовать вашему выбору. Каким бы он ни был.

С трудом подавив новую волну поднявшегося непринятия, и испытывая невообразимую смесь из протеста, досады и острого раздражения, Альвах снова посмотрел себе под ноги. Но тут же отвел взгляд в сторону. Предвечные были правы. Если только Дагеддид твердо решил отправиться прямиком к хаосу, от которого только что с таким трудом был спасен целый мир, пусть бы он сделал это как можно скорее.

Ожидание того, что должно было произойти, делалось все невыносимее.

Седрик, однако, не торопился. Он словно решил до конца вымотать душу своей издерганной "супруги". Вытащив меч, принц выронил его рядом с собой на траву. Потом, приподняв Марику за плечи, вновь притиснул ее к себе, зарываясь лицом в потускневшие темные кудри.

***

Выживший маг Ниавир сумел поведать, что перед гибелью кудесник маннов успел ударить молнией - всего одной. Но и одной молнии оказалось достаточно.

Марика, самая прекрасная из всех когда-либо живших женщин, умерла.

А с нею умер и весь мир.

Седрик отказывался принять сердцем то, что видели его глаза. Он понимал, что его жены больше нет, и огромная, словно само солнце, и такая же горячая рана в его груди все ширилась, заполоняя разум. Но в то же время, случившееся будто существовало отдельно от самого Седрика и того, что его окружало. Марика жила - где-то там, в царстве Лии. Куда, если верить служителям, уходят и мужчины, убившие себя своей рукой.

Про-принц не знал законов мироздания. Но он твердо верил - совершенная над их душами связь сильнее смерти. И после гибели воссоединит его с Марикой. Где бы теперь ни находилась его жена.

Безумная уверенность в том, что Марика рядом, и наблюдает за ним с той стороны бытия, крепла вместе с зарождавшимся безумием самого Седрика. Как наяву он видел ее холодные глаза, которые часто взирали на супруга с насмешкой или непонятной для него досадой. Но как бы ни было раньше, теперь Марика по-прежнему присутствовала здесь, рядом с ним. Неразрывная связь между душами, освященная самим Леем, переживалась сейчас особенно остро. Седрик чувствовал ее и рвался к жене сам - всем своим существом.

Мертвый мир затягивал неспешно, но все упорнее. Затуманенный разум захлестывали видения, из прошлой, счастливой жизни. Седрик вспоминал девять неравнозначных лет, которые провел подле супруги, свои ошибки и достижения, тревоги и сладостный покой. Ошибок было совершено немало. Но, несмотря на все сложности жизни с женщиной, которая была рождена в день самого Лея, и быть может, даже носила в себе мужскую душу, единение с ней оставалось тем, чего Седрик долго искал, и, наконец, обрел в браке. Извечное, леденившее душу одиночество исчезло, когда их руки были соединены перед священным алтарем. И позже, уже обретаясь в своем непростом супружестве, Седрик ни единого мига не пожалел о сделанном выборе.

Марика словно создавалась для него, а он - для Марики. Пусть даже со стороны жены он едва ли мог надеяться на взаимность для своих чувств.

Седрик убрал тугой завиток со лба юной женщины и вновь вгляделся в ее черты. Смерть еще не успела оставить в них свой след. Марика была словно живая и это сводило с ума. Внезапно из неоткуда возникла мысль о том, что все ощущения о мнимой близости жены - лишь грезы желающего обманываться рассудка. И Седрик вдруг очень остро ощутил всю глубину и ужас своей потери.

Он остался один - совсем один. Его насмешливая и бесконечно родная Марика ушла в небытие. И этого уже не исправить - никому и никогда...

В глазах защипало вновь, и про-принц, который успел избавиться от доспеха, крепче прижал к себе жену, зарываясь лицом в густые, темные волосы, ощущая под одеждой каждый из изгибов ее тела. Эти изгибы, как и сама совершенная плоть прекрасной романки были знакомы ему - до последнего волоска. Когда-то он исследовал ее всю, пядь за пядью. Снова и снова закрепляя то, что сделалось ему открыто после брачного обряда...

К сотрясавшемуся от беззвучных рыданий принцу одно за другим приходили воспоминания - тяжелых первых лет, когда ошибок с его стороны было сделано более всего. Молодой муж не мог не замечать гадливого омерзения на лице супруги, вынужденной делить с ним ложе. И это уязвляло его до непереносимости. Марика знала о проклятии Луны, и раздосадованному Седрику казалось, будто ее брезгливость вызвана тем, что когда-то супруг искал утешения в объятиях мужчин. Он не мог изменить прошлого, и презрение Марики жгло, словно раскаленное железо, чем дальше, тем все сильнее. Досада порождала гнев, а тот вспыхивал темной, животной яростью, которую теряющий голову Дагеддид и вымещал на своей беспомощной жене.

Седрик застонал сквозь зубы, сильнее зарываясь в волосы Марики и едва помня себя от раскаяния и стыда. Он вспоминал, как мучил юную романку, сознательно выискивая наиболее унизительные способы соития и заставляя делать то, что вызывало у нее приступы больного, полубезумного отчаяния. Следуя клятве, Марика не отказывалась подчиняться. И супруг в своей глупой ярости не упускал случая воспользоваться вытребованным правом, мстя ей за собственное убожество. Он мучительно жаждал расположения жены, но не наученный обращаться с женщинами и подстегиваемый злобой, делал все только хуже. И едва не погубил ее, в большей степени, нежели прочее, сделавшись причиной смертельной болезни...