Мэгги Лерман - Цена всех вещей

— Если бы это был крюк, ты бы могла его уничтожить, — заметил я.

— Как будто это возможно.

Эхо рассказывала, что весь фокус с заклинаниями в том, что их невозможно аннулировать. Остается только ждать, когда они исчерпают себя (если это временные заклинания) или пытаться наложить новые (если они постоянные). Гораздо проще попытаться скорректировать побочные эффекты, чем само заклятие, но даже в этом случае все сильно усложняется, поскольку получается, что ты накладываешь новое заклинание поверх старого. Побочные эффекты удваиваются, утраиваются, а потом и вовсе становятся непредсказуемыми. Любые попытки исправить само заклинание обречены на провал. Иногда, если луна находилась в нужной фазе и суфле было испечено особенно удачно, хороший гекамист мог создать такое заклинание с такими побочными эффектами, что человек возвращался на исходные позиции. Но подобные попытки таили в себе опасность. Качественное заклинание защищает само себя. По словам Эхо, оно будет влиять на реальность, предотвращая любую попытку разрушения.

Неделю спустя я вернулся, чтобы получить свое собственное заклинание.

Было как-то дико думать о бутерброде с сыром как о чем-то живом, имеющем свою собственную волю, однако, по словам Эхо, дело обстояло именно так. Оно будет влиять на реальность, чтобы защититься. Она срезала корки, разрезала кусок по диагонали и положила его в пластиковую коробочку.

— Заклинание в сыре, — сказала она. На ее лице были написаны воодушевление и гордость. И еще, возможно, немного смущения под слоем мейкапа. — Я люблю сыр.

Я держал в руках решение всех проблем. Которое внешне походило на скучный сэндвич.

В тот момент я мог сбежать с ним или откусить кусочек и пообещать расплатиться позже. Но я не мог так поступить с Эхо, которая всего лишь пыталась помочь и у которой были и свои проблемы — больная мать и собственное очевидное сумасшествие.

— У меня нет денег, — сказал я. — Пока нет.

Ее гордость как ветром сдуло, на лице отразилась растерянность. Она села за стол и откинула волосы со лба. Эхо выглядела не столько расстроенной, сколько испуганной. Но вряд ли я мог так ее напугать.

Я поднялся и переложил бутерброд из одной руки в другую.

— Мне стоит его вернуть?

Эхо подняла глаза:

— Ты ведь найдешь эти деньги, правда? Не оставишь меня ни с чем?

— Да, — ответил я. Что еще я мог сказать?

— Тогда возьми заклинание себе. Почувствуй себя лучше. Принесешь деньги, когда сможешь.

— Ты мне доверяешь?

Она посмотрела на меня, и на глаза ее навернулись слезы.

— Я единственный человек, который может навсегда сделать из твоих мозгов фарш. Доверяешь ли ты мне ?

— Никогда не думал об этом в таком ключе. — Я посмотрел на бутерброд. Один уголок смялся в том месте, где его держала Эхо. — А твои заклинания всегда работают?

Эхо ничего не ответила.

— Эхо? Это ведь твое первое заклинание, не так ли?

Она на меня даже не посмотрела.

— Я уже делала заклинания раньше. Кучу раз. Мама немного занималась со мной, до того как… потерялась. Но я пока никому их не отдавала.

— Так вот почему заклинание заняло у тебя так много времени?

— Я стараюсь быть осторожной. Делать все правильно.

В горле внезапно пересохло, и я сглотнул.

— Если ты никому их не отдавала, значит, не можешь быть уверена в том, что они работают.

Она поднялась, с вызовом глядя мне в глаза:

— Оно сработает, Уин. Твоя боль уйдет. Побочные эффекты будут иметь физический характер. Возможно, ты какое-то время не сможешь играть в бейсбол, зато тебе больше не захочется убивать самого себя, так что…

— Откуда ты знаешь, что я играю в бейсбол? — Я не пытался ни в чем ее обвинить. Мысль о том, что тело перестанет меня слушаться, могла свести меня с ума. Мне не хотелось об этом думать. (Кто знает, возможно, я так хорошо играл в бейсбол именно потому, что внутри чувствовал себя несчастным?) Но Эхо вспыхнула, краска залила ее шею и щеки.

— Исследования, — пробормотала она, и в ту же секунду я понял, что она ходила на игру и видела меня еще тогда, когда мы не были знакомы. Смотрела на меня, верила в меня и сейчас она покраснела, как… Я даже не знаю — как девушка.

Я решил больше об этом не думать.

Возможно, она решила то же самое, потому что поднялась, бросила разделочную доску и нож в раковину и, стоя ко мне спиной, начала их ожесточенно драить.

— Съешь перед сном, — сказала она. — К утру все пройдет.

Я взял пластиковый контейнер за краешек и посмотрел на бутерброд. Самый обычный. Но не совсем, в каком-то смысле это был вечный бутерброд.

— И как долго он будет храниться?

Она вновь повернулась ко мне. Краска уже сошла, и лицо ее, как обычно, отражало лишь осторожное любопытство.

— Столько, сколько понадобится. Хлеб может зачерстветь, но сыр не испортится.

— Спасибо, — сказал я.

— Ты ведь не собираешь откладывать?

Я пожал плечами. Это она запугивала меня рассказами о нерушимых заклинаниях. Это она до последней минуты не предупреждала о том, что является неопытным дилетантом.

— Это ведь мои мозги. Я должен быть уверен.

Она вытерла руки о посудное полотенце, подошла ко мне и встала напротив. Мне показалось, она хочет до меня дотронуться, и по коже тут же побежали мурашки.

Но она меня не коснулась. Только стояла и смотрела. Мне это не нравилось, но отвести взгляд не получалось. Возможно, это был какой-то гекамистский фокус.

— Пообещай мне кое-что, — сказала она.

— Я достану деньги.

— Нет. Ну, да, конечно, доставай деньги, но пообещай другое: если вдруг вопрос встанет таким образом, что придется либо резать вены, либо есть сэндвич, съешь сэндвич, хорошо?

В комнате стало нечем дышать. Легкие горели. Я смог только кивнуть.

Она кивнула в ответ и отпустила меня домой.

Конечно, я дал Уину денег. Я сделал бы для него что угодно.

Раз он попросил, значит, дело было серьезным. Он никогда не просил просто так, хотя всю жизнь прожил в бедности. Его мама поступала так, как поступает большинство мам. Она оплачивала Каре занятия танцами, словно она могла соперничать в этом с другими девочками, зато Уин носил бейсбольную форму из секонд-хенда, ел обычную овсянку и жил в домах, где не то чтобы было совсем грязно, но почему-то всегда пахло подземельем. Он часто переезжал и никогда не задавал лишних вопросов. Иногда это были места получше, иногда полное дерьмо. Я не спрашивал, зачем ему деньги.

На что он хочет их потратить. Это были просто деньги. Они у меня были, или, по крайней мере, я мог их достать. А у него их не было. И достать ему тоже было неоткуда. Это было нечестно, но такова жизнь. Неужели я должен был заставлять его делиться со мной собственным дерьмом только потому, что делал ему услугу? Я верил ему. Этого было достаточно.