Мэгги Лерман - Цена всех вещей

— Пожалуйста, верь мне.

— Ты сказала Ари, что это никак не повлияет на побочные эффекты. Так чем я хуже?

Эхо окинула меня долгим взглядом. Волосы ее прилипли ко лбу и глаза казались еще больше, чем раньше.

— Потому что ты это ты.

Я потянулся за пакетом, но она уже отвернулась. На мокром песке она чувствовала себя увереннее, чем я. Маркос взвизгнул, а потом с грохотом рухнул рядом.

Потом, покачиваясь, поднялся на ноги и блеванул. Раздался глухой стон. Побочные эффекты начали действовать.

— Это пройдет, — сказала Эхо.

— О боже. Черт тебя подери. Серьезно, вот черт.

— Заклинание делает тебя невесомым на физическом уровне. А на ментальном — тебе сносит крышу. Совершенно. — Она сказала это так громко, как будто обращалась к Маркосу, но смотрела при этом на меня.

— И что я им скажу? — пробормотал я. Ари жужжала над моей головой, легонько касаясь ее кончиками пальцев. Маркоса оглушительно рвало. Извергание рвотных масс время от времени перемежалось с жуткими проклятиями.

— Не мои проблемы. Я не могу тебе этого позволить. — Она потрясла пакетом.

— Почему? Это такой особый вид гекамистской этики? — Мой голос был полон неприкрытого сарказма, но Эхо кивнула.

— Что-то вроде того.

— Господи, ради всего святого, убейте меня! — крикнул Маркос. Эхо ответила насмешливым взглядом.

— Но Маркос заплатил за три…

— Я вычту плату за твое печенье.

Ари грациозно спланировала на землю. Кончики ее пальцев коснулись песка. Потом она вздрогнула всем телом и села на колени. Медленно, очень медленно она опустила голову, уткнувшись лбом в песок, словно молилась кому-то.

— Маркос, я тебя ненавижу, — сказала Ари.

— Добро пожаловать.

— Я задержу дыхание и буду так лежать, пока не подохну.

— Ари? — озабоченно спросил я.

— Тебя, Уин, я тоже ненавижу.

Что-то горячее вспыхнуло у меня в груди, и лишь спустя секунду я понял, почему моя спина вдруг напряглась, а челюсти сжались до боли. Я был зол. Не на Эхо, которая не разрешала мне полетать. А на своих друзей, но за что? За то, что удвоили мою тоску?

Своими корчами, завываниями и стискиванием зубов. В прошлый раз Ари закатила истерику из-за Манхэттенского балета. Но тогда ее страдание было подлинным, хотя и длилось недолго. В этот раз все было не так. Это напомнило мне пародию на мою собственную жизнь, на мучения, которые я испытывал день за днем. Я знал, что они не специально, но это не имело значения. Они коснулись чего-то ужасного, чего-то сокровенного, чего-то моего и теперь глумились над этим, словно какие-то пьяницы.

И, что еще хуже, им хотя бы предоставили возможность летать. Я никогда не летал, но почему-то всегда чувствовал себя отвратительно. И где же здесь справедливость?

— У меня лежат твои деньги, — сказал я Эхо.

Лицо ее просияло, она с восторгом схватила меня за запястье. Решив, что Эхо сейчас попытается меня поцеловать, я с воплем вырвал руку.

— Я должен сходить за ними.

— Тогда пойдем.

«Да, — подумал я. — Пойдем домой к Ари, отвлечем ее, а сами достанем деньги из ее шкафа. Потом отправимся в плохенький домик на краю города, зайдем в вонючую дыру, которая называется моей спальней, пороемся в моем белье, достанем контейнер для бутербродов и слопаем бутерброд с сыром». Наверное, я достиг нужной точки. Это была она. Худший момент в моей жизни. Достаточно гадкий.

Я подошел к Ари и тронул ее за плечо. Она что-то промычала, и я прошептал ей на ухо:

— Ари, я кое-что забыл у тебя дома.

— Так иди забери.

— А ты что, не пойдешь? Веселье уже закончилось.

— Серьезно, твой голос звучит как скрежет ногтей по классной доске. Иди куда хочешь.

— Ты могла бы пойти…

— Я говорю, иди отсюда! — заорала она. — Оставь меня одну. Я не хочу тебя видеть, Уин.

— Можешь уже заткнуться? — сказал Маркос и закашлялся так, что его чуть снова не вывернуло.

Я оставил Ари и вернулся обратно к Эхо.

— Я не могу бросить их в таком состоянии.

— Я могу побыть с ними. Сходи за деньгами и возвращайся. — Она улыбнулась и стремительно меня обняла.

Я протянул ей фонарик, а потом подошел к Ари, чтобы поцеловать ее в щеку. Но, прежде чем мне это удалось, она бросила горсть песка мне прямо в глаза.

— Убирайся отсюда! — крикнула она, накрыла голову руками и завыла.

Больше пытаться я не стал. Мне было обидно, что я не заслужил даже простого «пока», хотя внутри, конечно, понимал, что причина в побочных эффектах.

Я направился к грузовику. Дорога в темноте казалась гораздо длиннее, словно с каждым шагом парковка отодвигалась все дальше и дальше, однако в конце концов я все-таки нашел свой грузовик и поехал домой.

Дорога домой. Важная часть. Ни одного свидетеля, я один. Дорога, по которой я уже ездил сотни раз. Ночь выдалась дождливой, но на дороге никого не было. Ни одной машины. Ни животных, ничего.

Была ли это минута слабости? Возможно ли, что я посмотрел на дерево и вывернул руль? Планировал ли я это где-то в глубинах сознания, когда Ари и Маркос парили надо мной, а Эхо была так близко?

Это был лишь один из вариантов конца. Случайный выбор вселенной: нечто маленькое и абсолютно незначительное полностью меня уничтожило. Цепь неизбежных событий привела к столкновению с деревом. Никакого человеческого фактора или причины совершать что-то подобное.

А может, все дело было в гекаме. Возможно, к грузовику меня привело нечто невидимое, неизмеримое и неподвижное. И это нечто толкнуло мою руку. Возможно, именно оно заставило меня вывернуть руль влево, съехать с дороги и врезаться в дерево.

Но все это лишь теории. На самом деле только я один знал, что произошло.

В тот момент, когда авария уже казалось неизбежной, у меня было достаточно времени, чтобы посмотреть на дерево, оценить траекторию движения, вспомнить маму, Кару, Ари и Маркоса, таких совершенных и любимых, и преисполниться надежды, что, перейдя черту, я попаду в другое пространство. Туда, где я стану беззаботным, невесомым и веселым. А потом грузовик врезался в дерево.

В том, что касается депрессии, одна из самых странных штук состоит в том, как она влияет на память. Будучи в депрессии, я не мог вспомнить ни единого счастливого момента в жизни. То, что нормальными людьми воспринималось как счастье, мне казалось фальшивым и пустым. Хорошее прошлое превращалось в легенду, а хорошее настоящее, ну, это словосочетание было для меня чем-то вроде оксюморона.

Но едва я врезался в дерево, все это перестало иметь значение — фильтр грусти, установленный на моей памяти, исчез, и я вспомнил моменты подлинного счастья.

Как мы с Маркосом резались в бейсбол, точно дети.

Как я ухаживал за Карой, когда она вернулась домой из больницы.

Ари, хохочущую над моими словами.