Мэгги Лерман - Цена всех вещей

— Посмотри на меня, мам. — Я поднял сломанную руку и попытался дотронуться до ожогов. — Это он со мной сделал.

Она предпочла закрыть глаза, лишь бы не видеть.

— Я хотела бы тебя спасти, ты же знаешь. Я бы сделала то же самое для любого из вас.

Я с трудом сглотнул:

— Ты наложила бы на меня заклинание — без моего ведома — на всю мою оставшуюся жизнь?

— Я подарила ему жизнь. Я подарила ее всем вам. — Она рыдала. Сопли смешивались со слезами и капали на ее рубашку. — Зачем было рушить это?

Ее начало трясти. Дев и Брайан — и даже я — инстинктивно потянулись к ней, чтобы помочь подняться. Она больше не могла говорить и позволила Деву вывести себя из комнаты.

Брайан проводил их взглядом.

— Они собираются обвинить ее в препятствовании исполнению правосудия, — отстраненно сказал он. — Я подал в отставку.

В животе у меня что-то сжалось.

— Ее отправят за решетку?

— Они обязаны что-то предпринять. Закон об исковой давности все еще действует в отношении пожара у Мадригалов, поэтому у них нет других вариантов.

— Я не думаю…

— Ну конечно нет. — Когда он повернулся ко мне, с его лица слетела маска бесстрастного копа. — Почему ты ничего не рассказал мне о том, что происходит?

— Ты не желал ничего знать.

— Это не…

— Ну конечно, теперь, когда все уже случилось, ты хотел бы знать. — Я перевел дыхание и заговорил как можно быстрее, пока он не успел меня прервать. — Но тогда — когда ты считал, что я страдаю из-за Уина, — ты хотел, чтобы я заткнулся и вел себя как хороший мальчик.

У Брайана дернулся глаз.

— Я хотел, чтобы ты был счастлив. Как и все члены нашей семьи.

— Ну да. Конечно.

Он повернулся к окну, наблюдая рассвет.

— Ты постоянно злился на нас. Я никогда не понимал, почему. В твоей жизни не было ничего плохого, ты же знаешь.

Я хотел рассказать ему, что та жизнь, которую обеспечили мне братья, никогда не была по-настоящему моей. И хотя Брайан теперь слушал меня изо всех сил, я не был уверен, что он поймет.

Он вздохнул:

— Мы могли бы все исправить, если бы понимали, в чем дело. Но теперь уже поздно. — Мои глаза закрылись, но я продолжал слышать голос брата, остававшийся неестественно спокойным. — Ты даже не понимаешь, что наделал, Маркос. Раньше мы всегда прикрывали друг другу спину, но неужели ты думаешь, что теперь, после всего, что ты натворил, кто-то тебя прикроет? После всего, что ты сделал со мной, мамой, Девом и Кэлом?

Я продолжал лежать с закрытыми глазами до тех пор, пока за ним не закрылась дверь. Я еще не был уверен, что все закончилось. Что я больше не Уотерс и мы с этим покончили. Попроси я его остаться, он бы остался. Все казалось так просто.

Но на самом деле ничего легкого в этом не было. Потому что теперь я остался один.

Когда я открыл глаза, у изголовья на месте Брайана стояла Диана. Она смотрела на меня.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Все, кого я любил, либо мертвы, либо ненавидят меня.

Она улыбнулась, но в следующую секунду ее лицо искривилось, как будто она собиралась заплакать.

— Диана — что случилось?

Ее глаза ощупывали взглядом мое лицо — каждый скрытый под бинтами ожог. Раны, полные крови и гноя, сочащиеся слизью. Я был отвратителен, это очевидно. Но вряд ли мой вид мог так на нее повлиять.

— Где твои родители? Что они сказали?

Она покачала головой:

— Они приходили меня проведать, пока ты спал. Обеспокоены, конечно, но все в порядке. Они понимают.

— Понимают что? — Поскольку мое тело накачали наркотиками, физической боли я не чувствовал, но от одного вида ее страданий меня разрывало на части. — Пожалуйста. Скажи мне.

Она прерывисто вздохнула, обошла кровать и присела на край, стараясь не задеть ни миллиметра моей обожженной кожи. Затем легла на бок рядом со мной и положила голову на подушку так, что мое забинтованное лицо оказалось напротив.

— Я боюсь, потому что, — она сглотнула, — потому что хочу снова тебе доверять и это просто ужасно.

Я задержал дыхание и аккуратно убрал руку, чтобы она могла положить голову на необожженную часть моей груди. Возможно, Диана слышала неровный стук сердца. Впервые за много часов я ощутил запах более приятный, нежели ароматы лекарств, плоти, газа и больницы. Это был запах ее волос.

Единственной причиной, по которой она могла меня бросить, был я сам. И так было всегда, начиная с той самой ночи на пляжном пикнике, когда передо мной стоял выбор: устроить ей незабываемую ночь или растоптать, и до настоящего момента. Тогда я отказался делать выбор. Судьба наших отношений была в моих руках. Я мог дать нам шанс или снова все испортить.

Отличие заключалось лишь в том, что теперь на кону была не только ее судьба. Но и моя тоже.

— Мне тоже страшно, — сказал я.

Должно быть, Диана все поняла, потому что ее дыхание выровнялась и она поудобнее устроилась у меня на груди.

Я был счастлив. Так счастлив.

В этот момент я готов был провести в бинтах весь остаток жизни, если это означало, что мы всегда будем лежать вот так — голова к голове.

Но в то же время я очень скучал по Уину. И от этого грудь словно сдавливало тисками.

Мне было больно оттого, что я не мог ему об этом сказать. Что его не было рядом, чтобы увидеть все собственными глазами и обсудить. Это убивало.

Я так любил его. Я даже не представлял, что взрослеть мне придется в одиночестве.

Был ли я трусом, что допустил это? Не знаю. Я ощущал гордость за то, что больше не пытался ничего из себя строить.

Я уткнулся Диане в волосы и заплакал. Сердце разрывалось от боли, от осознания того, что Уина больше нет. Она не отстранилась. И оставалась со мной всю ночь.

Я могла бы рассказать о последствиях. О том, как мы ехали в госпиталь — такой огромный, знакомый госпиталь, — где нас должны были привести в порядок. Я могла бы рассказать, что Кэл приобрел печальную известность, а его мать обвинили в препятствовании правосудию, и она обанкротилась. Я могла бы рассказать о долгих неделях, которые я провела в больнице, ожидая, пока срастутся ребра. Все это имело место быть. Я была в больнице, но никто даже не смотрел на меня.

Я могла бы рассказать о своем заклинании. Никто больше не слушал меня. Примерно так я ощущала себя, когда ходила в больницу вместе с Миной. О чем бы я ни спрашивала врача или медсестру, они вели себя так, будто ничего не слышат. Мине постоянно приходилось повторять вопрос. Да, я могла пользоваться ванной. Да, мне приносили еду. Да, я оказалась в положении ракового больного. Когда ощущаешь себя чем-то вроде грязной точки на стене, позорным пятном, по поводу которого все вздыхают и хмурятся, если думают, что никто не видит. А учитывая мои побочные эффекты, переживать эти чувства было вдвойне тяжело.