Криптонов Василий - По ту сторону Алой Реки

И кивнула. Сардат вышел, увлекая ее за собой. Закрылась дверь.

Левмир поковырял ножом слежавшийся порошок. Рука проверила карман — огниво на месте. Можно начинать.

— Ни капли страха, — прошептал Левмир. — Ни капли.

Подняв с пола отрубленную голову, шагнул к столбу. Сердце застучало, пересохли губы. Левмир вытянул руки и поставил голову на остатки шеи. Почти сразу в ладони передалась дрожь. Голова шевельнулась.

Левмир отступил. В правой руке поблескивал нож. Голова почти срослась с телом, но никакого движения. Левмир предполагал, что так получится. Сжав лезвие левой ладонью, сделал разрез. Махнул рукой в сторону вампира, несколько капель попали на синюшные губы, большей же частью — на грудь и лицо. Синий язык молнией скользнул по губам, слизывая кровь. Остальные капли впитались в кожу, придав ей чуть более живой оттенок. Вампир застонал, приподнялись веки, открывая черные глаза.

— Ты…

— Я, — кивнул Левмир. Скинув куртку, обмотал кровоточащую ладонь. Вампир жадно следил за его действиями.

— Еще… Еще немного крови, — прошипел. Брякнула цепь — пленник пробовал силы.

— Хочу тебя кое о чем спросить.

— Нет, сперва кровь. Дашь крови, и я…

— И ты порвешь цепь, попытаешься меня убить. Сюда ворвутся те, что остались снаружи. Одна из них — вампир, ты с ней сталкивался. Она гораздо сильнее тебя. Так что нет, никакой крови. Я предлагаю другое.

— Что? — Вампир заскрипел зубами. Казалось, сейчас из глаз потекут слезы.

— Смерть. Не мучения от голода, а смерть. Я сожгу тебя, и все закончится.

Лицо вампира исказилось. Из-под верхней губы показались клыки — кривые, желтые.

— Ты забрался в такую даль — почему? — продолжал Левмир. — От чего ты бежал?

— Тебя это не касается! — отвернулся, глядя в единственное окошко. На шее проступила ломаная линия шрама.

— Мне нужно знать, что происходит в мире. После того как Эрлот стал королем — что изменилось?

Вампир издал звук, похожий на смешок.

— Все изменилось.

— Расскажи все. — Левмир приблизился к пленному, оставаясь все же на безопасном расстоянии.

— Ага. Чтобы ты меня потом сжег?

— Ты меня неправильно понял. У тебя два пути. Либо я сожгу тебя, либо оставлю здесь, бессильного, умирать от голода. Перед закатом буду отрезать тебе голову, а с рассветом ставить обратно. Никто тебя не найдет, твои мучения продлятся вечность. Жажда ведь невыносима?

— Выродок! — заскрежетал зубами вампир. — Откуда в тебе столько злобы? Ты ведь совсем ребенок!

— Да, ребенок. У которого вампиры убили родителей. Которого вампиры лишили дома. Не рассказывай о злобе тому, кто прятался в колодце рядом с трупом отца.

Солнечные глаза Левмира встретились с лихорадочно-красными — вампира.

— Как тебя зовут?

Пленник отвел взгляд.

— Рогид, — проворчал он. — Человеческое имя. Я — баронет.

— Хорошо. Меня зовут Левмир.

Во взгляде Рогида проснулся интерес.

— Да неужели? Из Сатвира?

— Откуда ты знаешь?

Рогид рассмеялся.

— Эрлот ищет тебя, малыш. А если он ищет — он найдет. Мой тебе совет: возьми мою кровь, ту, что осталась, и беги.

— Мне не нужна твоя кровь. Зачем я Эрлоту?

— Никто не знает, — прошептал вампир. — Если хочешь знать мое мнение — он безумен, только и всего. Все его деяния — безумие. А еще больше безумны те, кто его поддерживает.

— Так ты расскажешь мне?

Рогид помолчал.

— Проследи, чтобы сгорело все. Развей пепел. Обещаешь?

— Клянусь.

— Тогда позови ее.

Левмир часто заморгал, не ожидал такой просьбы.

— Кого?

— Ту, что осталась за дверью. Я чую ее. Пусть войдет, я буду говорить с ней.

Заметив колебания Левмира, вампир оскалил клыки в усмешке.

— Ты же не думаешь, что для нее я опасен больше, чем для тебя?

— Нет, не думаю, — медленно проговорил Левмир. — Но если выбирать, то лучше моя смерть, чем царапина на ее коже.

Рогид набрал воздуху в грудь. Это далось ему нелегко, судя по гримасе. Зато голос зазвучал чище:

— Я умру. Так неужели ты откажешь мне в том, чтобы исповедаться той, к чьему роду я примкнул? Я не трону ее, клянусь… клянусь Алой Рекой, ибо больше у меня ничего не осталось.

«Любит. Не любит. Любит. Не любит», повторяла мысленно И, ощипывая лепестки ромашки. Сидела на скамеечке неподалеку от кузни и вспоминала. Давным-давно, когда еще отец был жив, она при каждом удобном случае сбегала из дому и гуляла по лесам в различных формах. Часто подкрадывалась к деревням, смотрела, слушала. Однажды в лесу увидела девушку, сидящую на дереве с ромашкой в руке. В памяти остались нежные пальцы, отрывающие лепесток за лепестком, мечтательная улыбка, и едва слышный шепот: «Любит. Не любит. Любит». Кружась, лепестки падали на землю, будто снежинки…

На лицо И упала тень. Сардат смотрел, как девочка терзает ромашку.

— Чего тебе? — нахмурилась И.

— Любуюсь, — ухмыльнулся Сардат.

— Нечего мной любоваться. Я обычная.

Смех Сардата окончательно смутил И.

— Ты-то обычная? Хотел бы я тогда на необычных поглядеть!

И покраснела. Пальцы вырвали оставшиеся лепестки, получилось, что «Любит».

— А все же, почему он? — Сардат не сводил с девочки глаз.

— Мало получил тогда? — нахмурилась.

— Мы ведь просто разговариваем. Бить меня можно бесконечно. Мне, знаешь, и похуже доставалось, покуда отец жив был. Ты просто объясни, чем я плох? Что у него есть такое, чего нет у меня?

И задумалась, скручивая стебель ромашки в колесико. Губы тронула улыбка.

— Просто в глазах у него — солнце! А у тебя — земля.

Сардат принял игру:

— А у тебя глаза цвета свежей травы.

— Ну и что же?

— Трава-то на земле завсегда растет.

— Может, и растет. А тянется-то к солнцу!

— Так ведь не достать.

— А это смотря как стараться.

— Сожжет!

— Согреет!

Скрипнула дверь. Спорщики повернулись к Левмиру.

— Ну чего там? — крикнул Сардат.

Левмир подошел к И.

— Он хочет говорить с тобой.

— Да ни за что! — вырвалось у Сардата. — Рехнулся? Пустить туда ее одну?

— Я пойду, — подскочила И. Левмир кивнул, но Сардат заступил дорогу.

— Не вздумай!

И хлопнула его по плечу, прошмыгнула мимо.

— Найди мне пока новую ромашку! — крикнула, не оборачиваясь.

Любит? Не любит? Как можно думать о подобных вещах? И вспомнила, как когда-то, в прошлой жизни, Левмир спросил, любит ли она его. Вспомнила и ответ: «Конечно!» Удивилась тогда. Неужели можно усомниться, не понять такого? Неужели где-то есть люди, которые врут, что любят? Да, именно люди. Потому что вампирам не свойственно любить. Их сердца не трепещут, их кровь не горит. Но если разжечь этот огонь, потушить его не сможет никто. Лишь в человеческом языке существует страшное, непонятное, холодное слово «разлюбить».