Владимир Крышталев - Возвращение чудес

Мой собеседник вздрогнул, бросив взгляд на шторы, и это мне напомнило старую поговорку: «Не поминайте черта к ночи». Наверное, в этом мире существует похожая.

— Со мной вы можете не бояться чертей, — сказал я отчасти в шутку, отчасти серьезно.

Жерар вздрогнул снова.

— Потому что их не боитесь вы? — спросил он тихо.

Я все-таки рассмеялся:

— Скорее, потому что они меня боятся… Полно вам, граф! Вы по-прежнему держите меня за какого-нибудь ангела небесного. Это, если хотите, написано у вас на лбу… у вас, и еще у юного де Лири. Разумом вы еще ничего не решили, но душой искренне верите.

— Сказано, — откликнулся мой собеседник, — вера творит чудеса.

— Тоже правильно, — я устроился в кресле поудобнее. Наш разговор постоянно отклонялся от темы, перетекая в русло философии, и это грозило затянуться. — Однако плохая вера способна лишь на плохие чудеса. Это неинтересно и скучно. К чему вам нужна вера в меня? Верьте в абстрактное добро — в Бога, например. В Нем невозможно разочароваться, потому что невозможно увидеть Его действия и отличить их от действий Его врага. А я сделаю что-то не то — и полетят все ваши идеалы… ну ладно, не скажу, куда. Я всего лишь человек, хорошо это или плохо.

— И Спаситель был человеком, — почти беззвучно заметил Жерар.

От этих слов я даже покачнулся, из-за чего массивное кресло подозрительно скрипнуло. Что за дурацкая беседа! Всю жизнь я наивно полагал, будто заставить людей поверить во что-нибудь специфическое — задача весьма сложная и трудоемкая. Да, определенные суеверия есть у каждого, но если прийти к человеку и сказать: «Я — великий маг», или «Я — бог», — то вас отправят подальше. Никто и не подумает всерьез воспринимать сказанное. Если же при этом показать парочку чудес, вас просто заподозрят в мошенничестве с использованием технических штучек.

Впрочем, здешний мир еще далек от цивилизации содружества. Это у современных людей скепсис в крови. Мы с детства приобщаемся к чудесам информационных сетей, каналов стереовидения и прочей ерунды. Усваивая ежедневно тонны многообразия, мы вырабатываем свое понимание необычного и волшебного. Оно попросту намного сложнее.

— Жерар, — сказал я вслух, — Спаситель не отрицал свое родство с Отцом.

— Он тоже не знал… вначале.

Я медленно покачал головой:

— Ладно, граф. Не вижу никаких причин умалчивать свое истинное происхождение. Хуже все равно не станет. Вы придаете мне и моим поступкам некую религиозную окраску, а между тем я обычный человек. В чем-то тоже верующий — так что ваше сравнение меня со Спасителем звучит в моих ушах святотатством. Я не отношусь к религиям серьезно, но предпочитаю уважать чужие идеалы — особенно если они этого стоят. Итак, Жерар, признаёте ли вы, что жизнь людей постепенно изменяется? Мы стараемся чтить обычаи предков, но вольно или невольно вносим какие-то свои дополнения, что-то улучшаем. Достаточно посмотреть на Милну — как она отстроилась за последнее время.

— Несомненно, — мой собеседник задумчиво нахмурился, пытаясь уловить, к чему я клоню.

— Хорошо. А можете ли вы представить, что спустя много столетий все эти постепенные, незаметные изменения дадут в результате общество, совершенно непохожее на нынешнее?

Жерар не понимал. Я видел это в его глазах. Если замок разрушить и построить в другом месте, общество едва ли поменяется, — так думал мой собеседник. И в чем-то был прав.

Тогда я решил привести аналогию:

— Знаете, как делают мечи? Берут руду, плавят, получают слиток железа, затем из него выковывают меч. Не так ли?

— В общих чертах верно, — подтвердил граф.

— Из руды — рыхлого, рассыпчатого материала — выходит оружие. Всё изменяется до неузнаваемости, правда?

— Вы хотите сказать, — с удивлением произнес Жерар, — через много веков люди так же будут отличаться от нас, как сталь отличается от руды?

— Это грубый пример, но суть вы уловили. Хорошо. Теперь представьте, что те люди откроют множество новых способностей и возможностей. Наши предки не знали составных луков и арбалетов *— логично предположить, что и мы не всё знаем.

Мой собеседник кивнул, соглашаясь.

— Они обнаружат, что этот мир существует не сам по себе, — продолжал я, пытаясь вообразить, какие картины рисуют мои слова перед мысленным взором Жерара. Получалось плохо: я так и не смог полностью проникнуться средневековым мировоззрением. Я понимал, что граф едва ли глупее меня, но не мог отделаться от ощущения, что растолковываю простейшие вещи слабоумному. — Вокруг лежат другие миры, их много, и там тоже живут люди. Одни из них ушли в своем развитии дальше, другие же начали свой путь позднее. А у некоторых миров нет будущего.

— Другие миры… Вы хотите сказать, другие земли?

Другие Земли.

— В общем, да.

— Значит, вы не отсюда, — просветление на лице графа было искренним — наконец-то он начал кое-что понимать! — Вы пришли из других земель. Вы пришли… потому что у нас нет будущего?

В последней фразе явно прозвучал вопрос.

— Да, — просто ответил я.

Наступило долгое молчание. Свеча вновь начала коптить, однако граф не обращал на нее внимания. Он обдумывал мои слова.

Наконец он заговорил:

— Но как вы знаете?…

— Мы прошли тот же путь, помните? Условно говоря, мы способны видеть, куда ведут различные тропинки, ответвляющиеся от этого пути. Некоторые из них интересны и сами позднее превращаются в широкие дороги, а по другим можно зайти лишь в болото. Наше знание — мудрость даже не старшего, а просто того, кто волей случая идет впереди.

— Тогда… что вам нужно?

— Чтобы у вас появилось будущее. Знаю, это кажется невероятным, но именно такова моя цель. Я умею останавливать стрелы и поджигать луки, однако эти мои способности существуют отчасти благодаря вам. Если будущего нет у вас, то его нет и у моих способностей. Трудно объяснить. Возможно, граф, ваш мир уже нашел одну из любопытнейших закономерностей бытия: если кто-то нас искренне любит, он как бы дарит нам дополнительную защиту. Его дух, подобно ангелу-хранителю, всегда будет с нами. Он отведет стрелу, летящую в щель доспехов. Он подставит ветку дерева, если мы упадем со стены, — и мы отделаемся лишь синяками. Он предупредит о смертельной опасности.

— Медальон!.. — выдохнул мой собеседник. Мысль, казавшаяся мне простой и банальной, неожиданно произвела на него сильнейшее впечатление.

— Что? — переспросил я, не понимая, о чем речь.

— Ничего, — взгляд графа вернулся из заоблачных далей. — Простите, Азар, я не нарочно вас перебил. Вы сказали одну вещь, о которой я раньше не задумывался. Вы правы, Азар… и я вас слушаю.

— Это лишь наиболее яркое проявление некоего закона. Мы, граф, существуем не сами по себе — и не могли бы существовать. Наша жизнь прочно связана со всем этим миром. А также с людьми, которые вокруг нас. Верите или нет, но если ваша культура вновь обрушится в варварство, то хуже будет не только вашим детям.